МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ УКРАИНЫ

ТАВРИЧЕСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМ. В.И.ВЕРНАДСКОГО 

 

Факультет психологии

 

 

 

АЛЕКСАНДРОВА Галина Петровна

 

ИССЛЕДОВАНИЕ ЖИЗНЕННЫХ СЮЖЕТОВ

В ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ НАРРАТИВЕ

Дипломный проект на соискание квалификационного уровня "специалист"

по специальности 7.040101 - "психология"

 

 

Научный руководитель:

ассистент кафедры глубинной

психологии и психотерапии

    ВЛАСЕНКО Р.П.

К защите допускаю:

зав. кафедрой глубинной

психологии и психотерапии,

профессор, доктор

психологических наук

КАЛИНА Н.Ф.

 

СИМФЕРОПОЛЬ - 2003

 

СОДЕРЖАНИЕ 

ВВЕДЕНИЕ

            Данная дипломная работа посвящена исследованию объективации неосознаваемых жизненных сюжетов личности в психотерапевтическом нарративе (на материале рассказов о любви).

            Процесс психотерапии схематически можно представить следующим образом: пациент (клиент) рассказывает психотерапевту истории из своей жизни – прошлой и настоящей, участниками которой могут быть его родственники, друзья, коллеги, то есть повествует о реальных эпизодах из своей жизни. В последнее десятилетие в зарубежной психоаналитической литературе звучит призыв интерпретировать подобные истории как нарратив. Как отмечают Е.С.Калмыкова и Э.Мергенталер [12], в психотерапевтической беседе именно посредством нарратива человек может передать свои важнейшие фрустрирующие и вдохновляющие переживания, используя его выразительные возможности для отреагирования аффекта, а также для структурирования собственного опыта.

            Исследования нарратива становятся все более актуальными в отечественной психологии (Н.В.Чепелева, Л.Ф.Яковенко, О.А.Зарецкая) [52]. В современных исследованиях исходной точкой интереса к нарративу явилось понимание того, что повествовательная форма – и устная, и письменная – составляет психологическую, лингвистическую, культурологическую и философскую основу стремлений людей прийти к соглашению с природой и условиями существования. По мнению Й.Брокмейера и Р.Харре [5], мы с детства окружены повествованиями, имеем неограниченную потребность в них, причем не только в самих рассказах, но и в их бесконечных повторениях. Взрослея, мы просто привыкаем к широкому репертуару сюжетных линий, врастая в культурный канон нарративных моделей. Таким образом, нарративы представляют собой формы, внутренне присущие нашим способам получения знания, структурирования восприятия мира и упорядочивания личного опыта.

            На уровне индивида жизнь как единый и целостный феномен изображается и конституируется с помощью автобиографического нарратива, в котором события жизни связываются в упорядоченную последовательность при помощи сюжета. Культурные традиции предоставляют запас сюжетов, которые могут быть использованы для организации событий жизни в истории, посредством же рассказывания этих историй «мы конструируем себя в качестве части нашего мира» [5, 40]. Как было показано Р.Бартом во «Фрагментах речи влюбленного», не только автобиография становится нарративом, но и максимально значимый элемент этой биографии – история любви – также объективируется в качестве нарратива [2].

            В психоаналитической теории отношения любви рассматриваются как наиболее важные объектные отношения для зрелой взрослой личности, а выбор объекта любви в наибольшей степени зависит от социально-психологического опыта человека, приобретенного им в раннем детстве. Так, О.Кернберг считает, что бессознательная основа отношений любви определяется содержанием и динамикой основных стадий развития интернализованных объектных отношений, а «поиск эдипова объекта естественным образом присущ всем любовным отношениям» [15, 150].

            Таким образом, актуальность исследования определяется, во-первых, необходимостью разработки теоретических и методологических основ анализа психотерапевтического нарратива. Во-вторых, актуальной оказывается проблема исследования объективации в психотерапевтическом нарративе неосознаваемых аспектов объектных отношений индивида. В-третьих, актуальна проблема понимания интрапсихических причин, препятствующих личности достичь способности к зрелым отношениям любви.

                Объект исследования: объективированная в психотерапевтическом нарративе сфера объектных отношений личности.

Предмет исследования: опыт объектных отношений личности, детерминирующий ее неосознаваемые жизненные сюжеты.

Цель исследования: на материале рассказов о любви выявить способы объективации неосознаваемых жизненных сюжетов личности в психотерапевтическом нарративе.

Гипотеза исследования.

                Ранние объектные отношения личности являются основой для формирования ее неосознаваемых жизненных сюжетов; объективируясь в психотерапевтическом нарративе о любви, неосознаваемые жизненные сюжеты отражают основной интрапсихический конфликт личности.

            Для достижения цели исследования и проверки гипотезы были поставлены следующие задачи:

            1. Провести теоретико-методологический анализ подходов к пониманию психотерапевтического нарратива.

            2. Осуществить теоретический анализ работ, посвященных изучению глубинно-психологических детерминант отношений любви.

            3. Выявить способы объективации неосознаваемых жизненных сюжетов личности в психотерапевтическом нарративе и разработать методику выявления неосознаваемых аспектов объектных отношений в рассказах о любви.

            4. Осуществить практическое исследование психотерапевтического нарратива (на материале рассказов о любви).

В исследовании применялись следующие методы: теоретический анализ научной литературы, метод нарративного интервью, метод выявления Центральной конфликтной темы отношений (CCRT).

            Теоретическая значимость. Описаны закономерности развития интернализованных объектных отношений и их последующее влияние на зрелые отношения любви, проанализированы теоретические представления о психотерапевтическом нарративе и методах его анализа. Выявлены закономерности связи между ранними объектными отношениями и неосознаваемыми жизненными сюжетами, структурирующими отношения любви.

            Практическая значимость. Разработана и апробирована методика выявления в психотерапевтическом нарративе неосознаваемых аспектов объектных отношений личности.

         Теоретико-методологической основой выступают: психоаналитическая теория объектных отношений (О.Ф.Кернберг, М.Кляйн, М.Малер, А.Фрейд, У.Фэйрбейрн, Э.Якобсон); теория психоаналитической диагностики личности (Н.Ф.Калина, О.Ф.Кернберг, П.Куттер, Н.Мак-Вильямс); общенаучная методология исследования нарратива (Й.Брокмейер, Дж.Валецки, В.Ф.Журавлев, И.П.Ильин, В.Лабов, Х.Миллер, Р.Харре); отечественные исследования нарратива (Е.С.Калмыкова, Э.Мергенталер, Н.В.Чепелева, Л.Ф.Яковенко); нарративный подход в психотерапии (Дж.Комбс, Л.Люборски, Э.Люборски, М.Уайт, Дж.Фридман).

            Апробация работы. Отдельные положения дипломной работы были представлены в виде докладов на научных конференциях: доклад «Невротическая влюбленность: глубинно-психологический подход» на международной конференции «Психоанализ в Украине: настоящее и будущее» (Алушта, апрель 2001); доклад «Исследование жизненных сюжетов в психотерапевтическом нарративе» на XXII научной конференции (ТНУ, Симферополь, апрель 2003). По материалам дипломной работы опубликована статья «Психоаналитическое выявление симптомокомплексов личности в рассказах о любви» в Таврическом Журнале Психиатрии №4 (21) 2002.

            Структура дипломной работы. Дипломная работа состоит из введения, трех разделов, заключения, списка литературы и четырех приложений. Список литературы состоит из 56 источников, 4 из которых – на иностранном языке. В работе содержится 3 таблицы.

 

     РАЗДЕЛ  I

НАРРАТИВ КАК СРЕДСТВО ОРГАНИЗАЦИИ 

ВНУТРЕННЕГО ОПЫТА ЛИЧНОСТИ

 

            1.1. Подходы к изучению нарратива

            Исходной точкой интереса к нарративу (от англ. narrative – рассказ, повествование) в гуманитарных науках является открытие в 1980-х годах того, что повествовательная форма – и устная, и письменная – составляет психологическую, лингвистическую, культурологическую и философскую основу стремлений людей прийти к соглашению с природой и условиями существования. Каждая известная нам культура была культурой, накапливающей и передающей собственные опыт и системы смыслов посредством повествований, запечатлевая их в мифах, легендах, сказках, эпосе, драмах и трагедиях, романах, историях, рассказах, воплощая в шутках, анекдотах, мемориальных речах, извинениях, объяснениях и т.д. При этом, как отмечают Й.Брокмейер и Р.Харре, мы с детства окружены повествованиями, имеем неограниченную потребность в них, причем не только в самих рассказах, но и в их бесконечных повторениях. Взрослея, мы просто привыкает к широкому репертуару сюжетных линий, врастая в культурный канон нарративных моделей [5]. В целом, нарративы представляют собой формы, внутренне присущие нашим способам структурирования восприятия мира, упорядочивания личного опыта, а также получения знания.

            Познавательная функция нарратива непосредственно зафиксирована в его этимологии. Термин «нарратив» связан с латинским словом gnarus, то есть «знающий», «эксперт», «осведомленный в чем-либо», восходящим, в свою очередь, к индоевропейскому корню gnо – «знать». Х.Миллер обращает внимание, что слово «наррация», означающее «дать устный или письменный отчет о чем-то, рассказать историю» – член семьи слов, которая включает в себя «когнитивный», «гнозис», «диагноз», «гномон», «физиогномия» (искусство определения характера по чертам лица), «норма», «нормальный» (от латинского «норма», что означало измерительную линейку). Миллер замечает, что рассказывая, человек не только прослеживает последовательность событий, но и интерпретирует ее: «(г)наррация есть гнозис, рассказывание тем, кто знает. Но это также и диагнозис, акт идентификации или интерпретирования посредством дискриминирующего чтения знаков» [56, 47].

            Нарратив представляет собой специфическую форму дискурса. По определению лингвистического энциклопедического словаря, дискурс – это связный текст в совокупности с экстралингвистическими (прагматическими, социокультурными, психологическими и др.) факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах). «Дискурс – это речь, погруженная в жизнь» [51, 136], то есть речь, вписанная в коммуникативную ситуацию. Следовательно, нарратив является основным компонентом социального взаимодействия, выполняющим функции создания и передачи социального знания, а также самопрезентации индивидов.

            Понятия текста, дискурса, нарратива являются центральными в постмодернистской философии, базирующейся на представлениях о языке как основном средстве моделирования реальности, в частности – реальности личного опыта человека. Если классическая философия главным образом занималась проблемой познания, то есть отношениями между мышлением и вещественным миром, то западная новейшая философия совершает своеобразный «поворот к языку» (a linguistic turn), поставив в центр внимания проблему языка, языкового характера сознания, а также деятельности людей как «дискурсивных практик». «Мир как текст» – один из наиболее известных тезисов постмодернизма [8; 9]. Способность человека описать себя и свой жизненный опыт в виде связного повествования, выстроенного по законам жанровой организации художественного текста, представляет собой постмодернистскую трактовку языкового сознания (Р.Барт, Ж.Деррида, Ж.Ф.Лиотар, М.Фуко) [1; 3; 8; 9]. Здесь выявились две тесно связанные друг с другом проблемы: языкового характера личности и нарративного модуса человеческой жизни как специфической для человеческого сознания модели оформления жизненного опыта.

            Особую роль в выявлении нарративных способов осмысления реальности сыграло литературоведение, так как оказалось, что только литературный дискурс или литературность любого дискурса делает возможным для человека наделить смыслом окружающий мир и его восприятие. Кроме этого, событиям реального мира люди постоянно пытаются придать литературный вид, описывая их по законам традиционных жанров и используя различные нарративные схемы [37]. Вследствие подобной точки зрения сформировалась целая область исследований – нарратология – наука, изучающая фундаментальные принципы повествования и феномен нарративности, доказывающая, что даже любой нелитературный дискурс функционирует согласно принципам и процессам, наиболее наглядно проявляющимся в художественной литературе.

            Активное изучение нарратива привело к формированию большого количества его разнообразных теорий, из которых самыми принципиальными, по мнению X.Миллера, являются следующие: теории русских формалистов В.Я.Проппа, В.Б.Шкловского, Б.М.Эйхенбаума; диалогическая теория нарратива, у истоков которой стоял М. Бахтин; теории «новой критики» (Р.П.Блэкмэр); психоаналитические теории (К.Берк, Ж.Лакан, 3.Фрейд, Н.Эбрэхем); герменевтические и феноменологические теории (Р.Ингарден, Ж.Пуле, П.Рикер); структуралистские, семиотические и тропологические теории (Р.Барт, А.Греймас, Ж.Женетт, К.Леви-Строс, Ц.Тодоров, Х.Уайт); марксистские и социологические теории (Ф.Джеймисон); теории читательского восприятия (В.Айзер, X.Р.Яусс); постструктуралистские и деконструктивистские теории (Ж.Деррида, П.де Ман) [55]. Каждая из этих теорий изучает повествовательные тексты (нарративы), исследует их природу, формы и функционирование, общие черты, присущие всем возможным типам нарративов, равно как и критерии, позволяющие отличать последние между собой, а также систему правил, в соответствии с которыми нарративы создаются и развиваются. Аналитическими компонентами нарратологии являются сюжет, точка зрения, время, персонаж, действующие лица, повествовательная роль.

            Таким образом, художественная литература может служить для всех нарративных текстов моделью, обеспечивающей их понимание, а богатый литературоведческий опыт изучения поэтики жанров, сюжета, повествования, будучи экстраполирован на нехудожественные нарративные тексты, открывает перед их исследователями новые эвристические возможности.

 

            1.2. Нарратив в психологии и психотерапии

            Проблема взаимоотношения между рассказом-нарративом и жизнью, рассматриваемая как выявление специфически нарративных способов осмысления мира, в последнее время стала предметом повышенного научного интереса в психологии и психотерапии. В частности, представители социального конструктивизма для обоснования своей теории личности обращаются к концепции текстуальности мышления, постулируя принципы самоорганизации сознания человека и специфику его личностного самополагания по законам художественного текста. Так, Дж.Брунер в книге «Актуальные сознания, возможные миры» высказывает идею о том, что воплощение личного опыта в форме истории, рассказа позволяет осмыслить его в интерперсональной, межличностной сфере, поскольку форма нарратива, выработанная в ходе развития культуры, уже сама по себе предполагает исторически опосредованный опыт межличностных отношений [8]. По мнению американских психологов Б.Слугоского и Дж.Гинзбурга, язык, являясь средством социального, межличностного общения и, в силу этого, будучи укорененным в социокультурной реальности господствующих ценностей любого конкретного общества, неизбежно социализирует личность в ходе речевой коммуникации. Люди же прибегают к семиотическим ресурсам «дискурсивного самообъяснения» для того, «чтобы с помощью объяснительной речи скоординировать проецируемые ими идентичности, внутри которых они должны выжить» [8, 97].

            Именно на стыке идей социального конструктивизма и постмодернизма сформировалось новое направление, изучающее повествовательную природу человеческого поведения: нарративная терапия. Согласно австралийскому психотерапевту М.Уайту, нарративная терапия сфокусирована на том, как люди придают смысл своему опыту и делают его понятным для себя и для других. Уайт считает, что «люди осмысливают свою жизнь через истории – как через культурные, врожденные нарративы, так и через личные нарративы, которые они конструируют относительно культурных нарративов. В любой культуре определенные нарративы со временем будут доминировать над остальными» [39, 56]. Вслед за теоретиком постмодернизма М.Фуко, Уайт полагает, что люди склонны интернализировать доминирующие нарративы своей культуры, легко веря в то, что они содержат истину об их идентичности. Эти доминирующие нарративы скрывают от людей возможности, которые другие нарративы могли бы им предложить. Люди приходят на терапию или когда доминирующие нарративы не позволяют им прожить свои собственные предпочтительные нарративы, или когда «человек активно участвует в воплощении историй, которые он находит бесполезными, неудовлетворительными и бесперспективными» [39, 65]. Как раз нарративная терапия и «помогает людям обнаружить влияние ограничивающих культурных историй на их жизнь и расширить и обогатить их собственные жизненные нарративы» [39, 39]. Следовательно, посредством рассказывания историй люди формируют и переформируют свою жизнь и свой опыт.

            Также Уайт сформулировал идею уникального эпизода, некоего опыта (поведенческих или коммуникативных актов, переживаний, мыслей), несоответствующего, выбивающегося из логики и смыслов проблемно-насыщенных самоописаний людей. Выявляя уникальные эпизоды, нарративный терапевт помогает человеку увидеть в его прошлом более предпочтительный для этого человека опыт, и распространить его на настоящее и будущее [39]. Таким образом, цель нарративной терапии – открытие пространства для создания новых, альтернативных историй, переживания ощущения выбора.

            Американский психотерапевт Дж.С.Говард предложил свою модель нарративной психотерапии, понимая ее как «философскую позицию, теснейшим образом связанной с онтологическим пониманием человека как активного существа, рассказывающего истории» [30, 206]. С точки зрения этого подхода основополагающая задача, стоящая перед индивидом на протяжении всей его жизни, заключается в том, чтобы придать смысл своему существованию. Индивид предстает как комментатор, автор, рассказчик и ученый, исследующий себя и стремящийся придать смысл суете и неразберихе, которые царят в жизни. По мнению Дж.С.Говарда, порядок в жизни может быть установлен в том случае, если людям удается увидеть в истории их жизни проявления смысла. Это происходит в тех случаях, когда жизнь человека и его действия предстают как часть связной истории. Поэтому психотерапевты занимаются тем, что помогают своим клиентам пересмотреть истории, созданные этими клиентами о своей жизни. Изменяя что-то в своих интерпретациях значимых отношений, клиенты обретают способность по-новому увидеть события своей жизни и, таким образом, достичь большего самоопределения [30].

            Таким образом, психотерапевтические подходы предполагают использование нарративов клиентов для осуществления изменений в процессе психотерапии. Изменения возможны за счет придания иного, более конструктивного смысла рассказам клиента о событиях жизни и создания новых, альтернативных историй.

 

            1.3. Способы организации жизненного опыта личности

            1.3.1. Автобиографический нарратив

            На уровне индивида жизнь как единый и целостный феномен изображается и организовывается с помощью автобиографического нарратива. Подобный нарратив может представлять собой личный миф – высокозначимую систему автобиографических воспоминаний, являющуюся аспектом саморепрезентации индивида и представляющую собой интегрированную конструкцию историй его жизненных переживаний [29]. Личные мифы объясняют мир, направляют индивидуальное развитие, дают социальную направленность и отвечают на духовные запросы людей таким же образом, как культурные мифы выполняют эти функции для целых сообществ [30].

            Исследования феномена автобиографического нарратива показали, что, во-первых, каждый человек в повседневной жизни обладает интуитивной компетентностью относительно правил построения рассказа, неважно, касается он какого-то конкретного случая или целой жизни. Такого рода компетентность дает рассказчику гарантию, что его повествования будут приемлемы в соответствующем социальном контексте и понятны потенциальному слушателю. Во-вторых, рассказчик воспроизводит историю о событиях своей жизни так, как эти события были им пережиты, то есть жизненный опыт отображается исходя из той релевантности, какую он имеет для самого повествующего. Следовательно, можно говорить о гомологии структуры рассказа структуре жизненного опыта человека [6].

            Немецкий социолог Ф.Шюце выделяет следующие нарративные правила или требования, которые позволяют рассказчику сделать свой рассказ связным и понятным для слушателя:

            1. Целостность и законченность. Рассказчик чувствует необходимость заканчивать начатое повествование отдельных сюжетов и эпизодов своей жизни (доводить их до завершения) и делать понятной их взаимосвязь для слушателя. Поэтому все важные и существенные для жизненного опыта рассказчика события излагаются в их целостной взаимосвязи, а каждый конкретный эпизод получает законченный вид.

            2. Сгущение. Поскольку рассказчик понимает, что в его распоряжении ограниченное количество времени, он вынужден останавливаться только на тех обстоятельствах и событиях своей жизни, которые он считает наиболее значимыми и имеющими решающее значение.

            3. Детализация. Вводя новую тему или говоря о каком-либо частном событии (персоне, явлении, связи между событиями и т.д.), рассказчик чувствует необходимость уточнить и прояснить конкретные обстоятельства (временные, пространственные, каузальные), сопутствующие данному событию. Поэтому события, о которых говорится, излагаются в исторической последовательности и взаимообусловленности друг с другом и с жизненным опытом рассказчика.

            Данные правила являются имплицитными и рассказчик может не отдавать себе отчет, что он действует в соответствии с ними. Также внутренний порядок рассказа является относительно автономным, то есть его структура не сводима к обстоятельствам, в которых он продуцируется [6].

 

1.3.2. Жизненный сюжет и события жизни

            В автобиографическом нарративе события жизни связываются в упорядоченную последовательность при помощи сюжета, а культурные традиции предоставляют рассказчику запас сюжетов, которые могут быть использованы для организации событий жизни в истории [6].

            Ю.М. Лотман рассматривает сюжет как мощное средство осмысления жизни. По его мнению, как раз в результате возникновения повествовательных форм искусства человек научился различать сюжетный аспект реальности, то есть расчленять недискретный поток событий на некоторые дискретные единицы, соединять их с какими-либо значениями и организовывать в упорядоченные цепочки. Выделение событий – дискретных единиц сюжета – и наделение их определенным смыслом, с одной стороны, а также определенной временной, причинно-следственной или какой-либо иной упорядоченностью, с другой, составляет сущность сюжета. «Создавая сюжетные тексты, человек научился различать сюжеты в жизни и, таким образом, истолковывать себе эту жизнь» [21, 242].

            Как было показано Р. Бартом во «Фрагментах речи влюбленного», не только автобиография превращается в нарратив, но даже максимально значимый элемент этой биографии – история любви – также объективируется в качестве нарратива: «любовь есть рассказ… Это моя собственная легенда, моя маленькая «священная история», которую я сам для себя декламирую, и эта декламация (замороженная, забальзамированная, оторванная от моего опыта) и есть любовная речь» [2]. Особенности «любовной речи» трактуются Бартом как детерминированные различными культурными стереотипами – мифами. В качестве нарратива любовь артикулируется как «история, которая должна быть исполнена – в священном смысле слова: это – программа, которая должна быть реализована и завершена». Собственно «влюбленный» определяется Бартом как «тот, кто говорит так:», а содержание всей книги разворачивается после этой оборванной двоеточием заключительной фразы введения.

            Таким образом, автобиографический нарратив представляет собой сюжетно-повествовательное изображение истории жизненного опыта отдельной личности. При этом, как отмечают Й.Брокмейер и Р.Харре, «любая история жизни обычно охватывает несколько жизненных историй, которые, к тому же, изменяют сам ход жизни» [5, 36]. Посредством же рассказывания этих историй «мы конструируем себя в качестве части нашего мира» [5, 40].

 

            1.4. Сущность и методы анализа психотерапевтического нарратива

            1.4.1. Психологические и лингвистические особенности психотера­певтического нарратива

            Схематически процесс психотерапии можно представить следующим образом: клиент (пациент) рассказывает психотерапевту истории из своей жизни, прошлой и настоящей, участниками которой могут быть его родственники, друзья, коллеги, то есть повествует о реальных эпизодах из своей жизни. В ходе индивидуальной психотерапии, происходит осмысление и переработка личной истории клиента через диалог с психотерапевтом. В результате у клиента постепенно возникает новое видение этих историй, причем не только в интеллектуальном, но и в эмоциональном плане, благодаря чему в процессе психотерапии осуществляется изменение: клиент приходит к более целостному, позитивному, оптимистическому восприятию своей жизни и самого себя. Таким образом, рассказанные в процессе психотерапии истории – нарративы – являются средством организации и соотнесения личного опыта индивида. В психотерапевтической беседе именно посредством нарратива человек может передать свои важнейшие фрустрирующие или вдохновляющие переживания, используя его выразительные возможности для отреагирования аффекта, а также для структурирования собственного опыта [12].

            В исследованиях по психотерапии термин «нарратив» понимается различно, а именно как: а) рассказ человека о событиях жизни, пересказывание сновидений, фантазий; б) тематически единая сюжетная линия, охватывающая весь жизненный путь человека; в) один из модусов психотерапевтического дискурса [12].

            В лингвистических исследованиях, посвященных непосредственно психотерапевтическому дискурсу, нарратив рассматривается как один из способов репрезентации прошлого опыта при помощи последовательности упорядоченных предложений, которые передают временную последовательность событий посредством этой упорядоченности [12]. Одними из наиболее общих способов введения нарратива являются: (1) формулирование общей пропозиции, которую должен проиллюстрировать нарратив, или (2) при помощи резюме (summary), которое служит «наживкой» в разговоре: если собеседники согласятся с предложенной темой, рассказывание санкционируется аудиторией.

            В.Лабов и Дж.Валецки полагают, что необходимыми лингвистическими признаками нарратива являются: наличие придаточных предложений, соответствующих временной последовательности событий; отнесенность повествования к прошедшему времени; наличие определенных структурных компонентов, а именно:

            а) ориентировка (setting or orientation) – описание места, времени действия, участников событий;

            б) осложнение (complication) – возникновение препятствия;

            в) оценка (evaluation) – выражается «прямым утверждением, лексическим усилением, приостановкой действия или повторением, символическим действием или суждением третьего лица»;

            г) разрешение (resolution) – устранение препятствия;

            д) кода (coda) – завершение повествования и возврат из времени рассказа к моменту рассказывания [53]. 

            Недостатком данного деления на составляющие считается тот факт, что выделяемые части относятся к разным сторонам нарратива: ориентировочная и оценочная – к прагматическому аспекту, а остальные (осложнение, разрешение, кода) – к семантическому. В ходе дальнейших исследований было предложено вместо осложнения и разрешения ввести критерий неожиданности, когда запланированный ход событий внезапно (с точки зрения рассказчика) нарушается непредвиденными обстоятельствами и требует осуществления каких-либо незапланированных действий [12]. Кроме этого прагматический аспект нарратива содержит «объяснения», то есть аффективно-оценочный компонент, позволяющий, с одной стороны, вовлечь слушателя эмоционально, а с другой – передать собственные оценки и интерпретации рассказчика. Иными словами, «объяснение» является составной частью нарратива, которая более или менее очевидна и развернута в зависимости от рефлексивной способности клиента, степени доверительности его отношений с психотерапевтом, эмоциональной захваченности рассказчика своим повествованием.

            Е.С.Калмыковой и Э.Мергенталером было предложено базирующееся на лингвистическом подходе операциональное определение нарратива. Повествование можно считать нарративом в том случае, если выполняются следующие семантические критерии:

            1. Репрезентация в рамках рассказываемой истории временной последовательности событий, включающей какие-либо действия рассказчика, ментальные и/или физические, которые ведут к некоему изменению его собственного состояния или состояния его окружения (ситуации, других действующих лиц). Такие действия могут принимать форму «осложнения и разрешения» или «нарушения плана».

            2. Отчетливое и конкретное указание на место и время действия, а также на действующих лиц [12].

            Операциональное определение нарратива может помочь выявить в тексте психотерапевтической сессии фрагменты, представляющие собой сообщения клиента о конкретных историях его жизни, прошлой и настоящей, с оценками и аффективными установками по отношению к этим историям и действующим лицам.

            Таким образом, психотерапевтический нарратив представляет собой специфическую форму психотерапевтического дискурса и является средством организации и соотнесения личного опыта индивида, отражая определенные внутренние структуры и эмоциональные состояния рассказчика.

 

            1.4.2. Методы анализа психотерапевтических текстов

            Начиная с 70-х годов ХХ века появилось большое количество методов, структурирующих психотерапевтические тексты. На данный момент существует несколько методов выявления из транскриптов (протоколов) психоаналитических сессий не только очевидного содержания, но и латентного, неосознаваемого.

            Метод выявления Центральной конфликтной темы отношений CCRT (the Core Conflictual Relationship Theme method), разработанный Лестером и Элен Люборски в 1976 году. Базой данных для него служат истории о взаимодействии (главным образом с родителями и другими значимыми фигурами, включая психотерапевта), которые пациенты спонтанно рассказывают в ходе психотерапевтических сеансов. Каждая формулировка CCRT включает желания по отношению к другим людям, ответные реакции, ожидаемые от других людей, и реакции самого субъекта [23].

            Метод диагностического плана (Weiss et al., 1977). Этот метод позволяет давать надежные и обширные формулировки. Он включает описание следующих компонентов: цели пациента в терапии; патогенные убеждения, которые мешают пациенту достичь этих целей; способы, которыми пациент склонен «проверять» терапевта с точки зрения этих убеждений; инсайты, которые могли бы помочь пациенту [23].

            Конфигурационный анализ (M.Horowitz, 1979). Этот метод приводит к обобщенной Конфигурации ролевых моделей отношений. Данные психотерапевтических сессий рассматриваются с трех точек зрения: состояний, паттернов взаимодействия и информации [23].

            Переживание пациентом отношений с терапевтом (Gill & Hoffman, 1982). В этой системе кодируются скрытые намеки и явные ссылки на отношения с терапевтом. Данный метод сосредоточен на том, в какой степени вмешательства (интервенции) терапевта затрагивают латентное и актуальное переживание пациентом этих отношений [23].

            Циклические дезадаптивные паттерны (Schacht, Binder & Strupp, 1984). Этот метод входит в более обширную систему – Структурный анализ социального поведения (SASB), который предполагает анализ и кодирование каждой отдельной мысли по ходу сессии. Выделяемые компоненты: действия субъекта, ожидания по отношению к другим, последующие действия других по отношению к субъекту, последующие действия субъекта по отношению к самому себе [23].

            Метод рамок (фреймов) (Teller & Dahl, 1981). Он основан на последовательностях событий, связанных с желаниями и убеждениями, по мере их проявления в действиях, мыслях, восприятии, чувствах человека. Фрейм (структурная единица анализа) определяется как последовательность предикатов, и именно та последовательность, в которой их продуцирует пациент [23].

            Метод выявления Центральной конфликтной темы отношений (CCRT) является наиболее разработанным на сегодняшний день структурированным методом выделения центрального паттерна отношений из психотерапевтических сессий. Данный метод посредством контент-анализа (то есть выделения смысловых единиц содержания) осуществляет сравнительную оценку интеграций пациента со значимыми для него людьми на первом и последующих сеансах [14]. Формулирование CCRT может происходить во время каждой психотерапевтической сессии и имеет много общего с формулированием реакции переноса. Психотерапевт слушает то, что говорит ему пациент, особенно об эпизодах межличностного взаимодействия, и отмечает типы желаний и ответных реакций, общие для различных эпизодов [12].

            В методе CCRT эпизод взаимодействия (ЭВ) определяется как рассказ о каком-либо взаимодействии пациента с окружающими, удовлетворяющий следующим требованиям: (1) единство места, времени и объекта, с которыми взаимодействовал пациент; это означает, что если пациент рассказывает о своем взаимодействии с одним и тем же человеком, но в разное время, то эти истории будут идентифицироваться как различные ЭВ; (2) наличие в пределах одного эпизода трех компонентов CCRT: желания пациента, реакции значимых для него людей и его ответные реакции [12].

            Метод выделения из рассказов центральной темы осуществляется в два структурированных этапа. Этап (А) – выявление и идентификация ЭВ: прочитывается полный протокол психотерапевтического сеанса и локализуются ЭВ. Этап (Б) – анализ ЭВ: выделяются три компонента, из которых составляется последовательная схема развития: желание (Ж) субъекта-рассказчика, направленное на объект, порождает реакцию объекта (РО), которая может оказаться осуществленной или фрустрированной (позитивной или негативной) и, в свою очередь, влечет за собой соответствующую реакцию субъекта (РС) [54].

            Следующий этап – анализ материала, то есть поиск тематических последовательностей трех компонентов. Просмотр всех эпизодов позволяет найти наиболее приемлемый уровень обобщения полученных единичных категорий. Затем подсчитывается частота встречаемости трех компонентов и составляется центральный паттерн отношений пациента из наиболее часто называемых им компонентов Ж, РО, РС. Таким образом, метод CCRT представляет собой процесс обобщения явного содержания на некотором оптимальном уровне абстрагирования [12].

            Для идентификации бессознательных или не полностью осознаваемых конфликтов, предлагается четыре направляющих принципа:

            1. Противоположности главных компонентов CCRT могут отражать неосознаваемый конфликт.

            2. Часто выражаемое желание может также иметь в качестве варианта своего проявления менее частую и не полностью осознаваемую форму.

            3. Случаи отрицания, возможно, указывают на такие содержания, которые не полностью осознаются.

            4. Неполное осознание, вероятно, может быть свойственно любому содержанию, в отношении которого пациент когда-либо раньше испытывал трудности осознания [23].

            Чем больше эпизодов отношений с различными объектами из прошлого и настоящего рассказывает пациент, тем отчетливее и дифференцированнее становятся модели пережитых им отношений [54]. Следовательно, рассказы пациента о прошлом повышают возможности вероятностной оценки настоящего и будущего.

            Таким образом, обычной базой данных для методов исследования психотерапевтического нарратива является психотерапевтическая сессия, рассказы или отдельные мысли пациента на протяжении сессии. Оцениваемые категории в каждом методе включают такие компоненты, как: желания пациента по отношению к другим людям, реакции других людей, реакции самого субъекта. Методы основаны на присутствии этих компонентов во многих сессиях, рассказах или отдельных мыслях пациента.

  

            1.4.3. Метод нарративного интервью

            Метод нарративного интервью базируется на способности людей выступать в роли рассказчиков. Основными предпосылками нарративного интервью являются: (1) обладание человеком в повседневной жизни интуитивной компетентности относительно правил построения рассказа; (2) воспроизведение рассказчиком истории о событиях своей жизни так, как эти события были им пережиты, то есть структура рассказа гомологична структуре жизненного опыта человека. Существование такой гомологии возможно, если выполняются два условия: рассказчик повествует о событиях своей (а не чужой) жизни; он лишен возможности спланировать и подготовить рассказ заранее [6].

            Чтобы создать независимые от терапевтической ситуации условия для выявления индивидуальных моделей отношений (как пациентов, так и здоровых людей), Л.Люборски разработал специальную форму интервью, названную им RAP-интервью (Relationship-Anecdotes-Paradigm). В ходе многочисленных исследований RAP-интервью было признано удобным и эффективным способом сбора информации для определения центральных моделей отношений, так как процедура интервью допускает самые разнообразные модификации в зависимости от стоящей в каждом отдельном случае задачи и не имеет ограничений, связанных с возрастом, уровнем образования и культурным статусом рассказчика. При так называемом стандартном RAP-интервью пациенту предлагают рассказать субъективно важные для него эпизоды реально происходивших и существенных для него отношений [54].

            Люборски выделяет следующие принципиальные возможности применения RAP-интервью:

1.     Определение индивидуальных моделей отношений.

2.     Исследование определенных групп моделей отношений.

3.     Изучение хода и результатов психотерапии.

4.     Исследование репрезентаций Я и репрезентаций объектов.

5.     Выяснение категориальных понятий субъекта в его представлениях о человеческих отношениях.

6.     Сравнение трактовок определенных эпизодов отношений – например, между субъектом и его родителями или между супругами.

7.     Изучение развития центральных моделей отношений и объектных отношений.

8.     Анализ стиля повествования [54].

            В целом, RAP-интервью относится к формализованным психодинамическим методам исследования структурных характеристик личности, и представляет собой легко модифицируемое и широко применимое как для клинических, так и для научных целей психодиагностическое средство.

 

            Проведенный теоретико-методологический анализ позволяет сделать следующие выводы.

            1. Нарратив представляет собой специфическую форму дискурса и является основным компонентом социального взаимодействия, выполняя функции создания и передачи социального знания, а также самопрезентации индивидов. Психотерапевтический нарратив является средством организации и соотнесения жизненного опыта индивида, отображая определенные внутренние структуры и эмоциональные состояния рассказчика.

            2. Психотерапевтические подходы предполагают использование нарративов клиентов для осуществления изменений в процессе психотерапии за счет придания нового, более конструктивного смысла рассказам клиента о событиях жизни.

            3. Структура нарратива гомологична структуре жизненного опыта, а события жизни связываются в упорядоченную последовательность при помощи сюжета. Сущность неосознаваемого жизненного сюжета составляет выделение рассказчиком событий жизни и наделение их определенным смыслом, а также определенной временной, причинно-следственной или какой-либо иной упорядоченностью.

            4. Методы анализа психотерапевтических нарративов позволяют выявлять из текстов психоаналитических сессий не только очевидное содержание, но и латентное, неосознаваемое, в частности – индивидуальные модели объектных отношений индивида.

 

РАЗДЕЛ  II

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ОТНОШЕНИЙ ЛЮБВИ

В СТРУКТУРЕ ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ ЛИЧНОСТИ

 

            2.1. Динамика развития интернализованных объектных отношений

             В теории объектных отношений (О.Ф.Кернберг, М.Кляйн, М.Малер, А.Фрейд, У.Фэйрбейрн, Э.Якобсон) утверждается, что основным мотивом жизни является потребность человека в установлении удовлетворяющих его взаимоотношений. С позиции этой теории психический аппарат (Эго, Супер-Эго, Ид) зарождается на самых ранних этапах интернализации объектных отношений. Фазы развития интернализованных объектных отношений, а именно: нормального аутизма, симбиоза, сепарации-индивидуации, константности объекта, отражают самые ранние структуры психического аппарата. Первичные либидинозные и агрессивные инстинктивные влечения в процессе развития постепенно изменяются, последовательно доминируя в оральной, анальной и фаллической эрогенных зонах, и играют важную роль в формировании психических структур и функций ребенка.

            Нормальная аутистическая фаза (от момента рождения до десятой – двенадцатой недели жизни) отличается сравнительным «безразличием» (отсутствием ответов) на внешние стимулы. Первым объектом, удовлетворяющим инстинктивное влечение к самосохранению, является парциальный объект – материнская грудь, на которую направляется либидо оральной зоны, поскольку она посредством кормления удовлетворяет биологические потребности младенца [29].

            Нормальная симбиотическая фаза (от шести недель до конца первого года жизни), характеризуется установлением специфической аффективной привязанности ребенка и матери. Ребенок воспринимает материнский объект и себя как двуединое существо [25]. Симбиотические взаимоотношения проявляются, прежде всего, специфической реакцией улыбки, которая свидетельствует о начинающемся процессе организации Эго и появлении у младенца способности к внутренней регуляции [29]. Вследствие чередования фрустрации и удовлетворения младенец начинает осознавать «нечто вовне», вне симбиотического дуального единства, и вырабатывать устойчивый образ матери. Осознаваемые или бессознательные способы поведения матери по отношению к младенцу создают основу для формирования его образа Я (self) – первичных телесных и психических впечатлений о себе, противоположных впечатлениям о других лицах и объектах.

            Воспринимать мать как отдельное существо ребенок начинает в конце первого года жизни. Вначале ее отсутствие вызывает ощущение дискомфорта, сопровождающееся страхом, а присутствие посторонних людей пугает ребенка. Эти феномены знаменуют важные стадии развития Эго. Начинают появляться объекты, воспоминания отделяются от текущего восприятия, развиваются предшественники защиты от болезненной стимуляции. В своем примитивном функционировании Эго следует модели телесных функций: психика интроецирует (то есть вбирает в себя, как при кормлении) все, что приятно и удовлетворяет потребности, и стремится избежать или оградить себя от осознания того, что является вредным и неприятным [29].

            На этом этапе дифференциация Я-репрезентации (self representation) и объект-репрезентации (object representation) возникает в связи с потребностями: вначале они не являются стабильными и дифференциация исчезает по мере насыщения и отхода ко сну. Когда ребенок просыпается голодным и плачет, прежние формы репрезентации Я и объекта снова становятся четкими и раздельными [29]. 

            Наступление фазы сепарации-индивидуации приходится на пик симбиоза в пяти-шестимесячном возрасте и заканчивается примерно в возрасте 24-х месяцев. Сепарация отражает процесс выхода из симбиотического единства с матерью и, наряду с формированием представлений о матери вне Я, включает установление объектных отношений. Индивидуация подразумевает процессы различения и ограничения ребенком собственных свойств и особенностей и создание интрапсихического образа Я в виде серии последовательных представлений.

            На пике преодоления кризиса сепарации-индивидуации, примерно на втором году жизни, происходит развитие половой идентичности, которая является исходным пунктом становления гетеросексуальности. Предшественниками половой идентичности являются телесное Эго, ранний образ тела и диадическое ощущение «я – не я». Из них в результате расширения, детализации и интеграции половая идентичность ребенка развивается в мужскую или женскую Я-репрезентацию. Обычно она включает в себя базисную интернализацию половых различий, идентификацию со своим полом и комплементарную идентификацию с противоположным полом, а также осознание реципрокных репродуктивных функций мужчины и женщины [29].

            М. Малер выделяет в процессе сепарации-индивидуации четыре подфазы:

            1. Дифференциация (от пятого-шестого до десятого месяца жизни), отличающаяся нарастающим осознанием заинтересованности ребенка в событиях внешнего мира и «вылуплением» из симбиотического единства.

            2. Упражнение (между десятым и пятнадцатым месяцами жизни), характеризующееся испытанием и оценкой зарождающихся моторных и когнитивных навыков, развитие которых приводит к дальнейшей физической и психологической сепарации. Однако на этом этапе развития ребенок еще не может обойтись без поддержки со стороны матери, присутствие которой необходимо для эмоциональной подпитки, особенно в состоянии упадка сил или усталости.

            3. Восстановление (между шестнадцатым и двадцать четвертым месяцами жизни) отражает процесс и/или период разрешения интрапсихического кризиса, связанного с противоречивыми желаниями оставаться вместе с матерью, с одной стороны, и быть самостоятельным, осознающим себя в качестве независимого индивида – с другой. Интенсивность амбивалентности постепенно убывает, а у ребенка развивается более реалистичное восприятие себя и возрастает автономия. В этой подфазе трудности, возникающие между матерью и ребенком, отражаются в конфликтах анальной и ранней эдиповой фаз психосексуального развития.

            4. На пути к константности объекта (между двадцать четвертым и тридцатым месяцами жизни) – период, когда ребенок начинает интересоваться качеством и функцией психического репрезентанта матери. М.Малер отмечает: «Говоря о константности объекта, мы имеем в виду, что образ матери становится интрапсихически доступным ребенку точно так же, как либидинозно доступна реальная мать – для поддержки, комфорта и любви» [29, 192]. Интрапсихическая репрезентация матери получает позитивный катексис даже тогда, когда ребенок сердится на мать или отделяется от нее на некоторое время.

            Поскольку ни воспоминания, ни психические репрезентанты не могут полностью заменить реальной любви объекта, период «на пути к константности объекта» представляет собой безграничный, длящийся в течение всей жизни процесс, который никогда не может стать завершенным. Также константность объекта и взаимные удовлетворительные объектные отношения оказывают значительное влияние на развитие Эго, и наоборот [29].

            Дальнейшая фаза развития объектных отношений, фаллически-эдипова, приходится на возраст от двух до пяти с половиной лет. На передний план выступает эдипов комплекс – упорядоченная совокупность любовных и враждебных желаний ребенка, направленных на родителей [20]. В этот период ребенок стремится к сексуальному единению (по-разному представляемому в зависимости от его когнитивных способностей) с родителем противоположного пола и желает смерти либо исчезновения родителя своего пола. Наряду с этими позитивными эдиповыми стремлениями существует так называемый негативный эдипов комплекс, то есть ребенок желает также сексуального единения с родителем своего пола и, в связи с этим, проявляет соперничество с родителем противоположного пола. В типичном случае позитивный эдипов комплекс преобладает над негативным при формировании гетеросексуальной ориентации и идентичности хорошо адаптированного взрослого. Однако на бессознательном уровне привязанность девочки к матери, равно как желание мальчика сдаться на милость отца в надежде пассивного обретения мужественности, бесконечной любви и защиты, продолжают оказывать глубокое влияние на психическую жизнь и последующий выбор объекта [29].

            На фаллически-эдиповой фазе важной вехой на пути развития сексуальной ориентации является становление сексуальной идентичности. Нарастающее давление влечений, направленных на инцестуозные объекты, перестройка диадических объектных связей в триадические, усиление страха кастрации и соответствующее структурирование психики делают этот период критическим для развития сексуальной ориентации. Мальчики, у которых развивается гетеросексуальная идентичность, идентифицируются с отцом и вытесняют инцестуозные желания по отношению к матери без замещения эротического интереса к женщинам идентификацией. Гетеросексуальные девочки продолжают идентифицироваться с матерью, но переносят свой фаллический либидинозный интерес к матери в сторону более приемлемой генитальной ориентации, то есть на отца или тех, кто его заменяет. Также развитие сексуальной идентичности на эдиповой фазе характеризуется формированием понятий мужественности и женственности (отличающихся от базисного ощущения своей принадлежности к мужскому или женскому полу) и личным эротизмом, который выражается в сексуальных фантазиях и выборе объекта [29].

            В этот период образуется Супер-Эго – система психики, ответственная за нравственное сознание, самонаблюдение и формирование идеалов [20]. Супер-Эго представляет собой интернализацию родительских установок и ценностей в виде совести, призванной контролировать сексуальные и агрессивные влечения эдиповой фазы, которая инициирует аффект вины и наказания за проступки. Хотя в системе Супер-Эго присутствуют элементы доэдиповой и послеэдиповой фаз, основной вклад в нее вносит именно эдипов период. Кроме этого, в результате идеализации в структуре Супер-Эго формируется Эго-идеал. Двумя основными исходными частями Эго-идеала являются идеальные концепции Я (self) и идеализированные качества объектов любви. В целом, Эго-идеал соотносится с ценностями, стремлениями и притязаниями родителей. Несоответствие этим стандартам, как правило, ведет к появлению чувства стыда [29].

            На данном этапе развития, вследствие разрешения эдипова конфликта и образования дискретного, организованного Супер-Эго, формируется устойчивая организация характера индивида – совокупность паттернов мышления, чувствования и действия, консолидирующихся в виде компромиссных образований, отражающих способы разрешения интрапсихической борьбы между импульсами влечений с одной стороны, и различными силами сдерживания, изменения и удовлетворения этих влечений – с другой [29]. Под влиянием переживаний фаллически-эдиповой фазы ранние особенности развития психики трансформируются, и поэтому в зрелом возрасте не проявляются.

            По завершении формирования эдипова комплекса, в начале шестого года жизни, наступает латентный период, который продолжается до подросткового возраста. На этой фазе снижается давление сексуальной активности, происходит десексуализация объектных отношений и чувств (отмечается преобладание нежности над сексуальными желаниями), появляются такие чувства, как стыд и отвращение, возникают нравственные и эстетические стремления [20]. Ребенок направляет все внимание на внешний мир, развивая психические, когнитивные и социальные навыки контактов с множеством воспринимаемых объектов.

            С достижением подросткового возраста у индивида появляется возможность сексуального удовлетворения посредством внешнего объекта. Теперь он вынужден противостоять собственным фантазиям и желаниям, часть которых является дериватами парциальных влечений, ранее на сознательном уровне не принимавшихся. После того как сексуальные элементы организуются при примате гениталий, остатки инфантильной сексуальности находят нормальное выражение в виде предварительной эротической игры (взгляды, прикосновения, поцелуи и т.п.). Созревание сексуальной организации сочетается, как правило, с укрощением агрессивного влечения, возрастанием контроля над инстинктивными проявлениями и слиянием любовной нежности и сексуального желания в едином объектном отношении. Некоторые индивиды, однако, не достигают взрослой генитальной организации вследствие конституциональных особенностей, проблем развития или интрапсихического конфликта. Их сексуальная активность напоминает таковую при инфантильной сексуальности с точки зрения условий или способа разрядки, необходимых для достижения удовлетворения, или обусловленных характером объектных отношений (например, привязанностью к парциальным объектам) [29].

            В подростковом возрасте завершается формирование таких специфических функции Эго, как способность развивать эмоциональные, дружеские отношения с другими людьми даже при наличии враждебных чувств. Эта способность тесно связана с формированием позитивных психических образов этих объектов. Еще одной способностью является сохранение стабильных позитивных объектных отношений и соответствующих им психических репрезентаций в течение долгого времени, несмотря на отдельные эпизоды враждебного взаимодействия. В целом, психологические изменения, происходящие на этой фазе развития интернализованных объектных отношений, помогают человеку обрести уникальное чувство собственной идентичности [29].

            Совершенствование специфических функций Эго продолжается и в зрелом возрасте, когда способности индивида любить, работать и адаптироваться к окружающему внешнему миру достигают максимума. Зрелые объектные отношения и зрелая любовь предполагают понимание того, что объект и сам человек самостоятельны, и что его или ее потребности могут иногда вступать в конфликт с потребностями самого индивида. Они предполагают также принятие, понимание и умение терпеть амбивалентность по отношению к объекту, способность принимать как некоторую зависимость, так и самостоятельность, способность воспринимать и соотносить свои меняющиеся потребности и требования с подобными требованиями объекта [29].

            Таким образом, важную роль в развитии психических структур и функций индивида играет интернализация (интроекция и идентификация) объекта или его свойств. Именно на основе процессов интроекции и идентификации развиваются Эго, Супер-Эго и Эго-идеал, моделью для формирования которых являются родители ребенка. Основными условиями способности к установлению стабильных объектных отношений взрослого индивида является интеграция любви и ненависти (либидинозных и агрессивных влечений) в Я- и объект-репрезентациях, то есть трансформация частичных объектных отношений в целостные (обретение константности объекта).

  

            2.2. Зрелая объектная любовь

            В словаре «Психоаналитических терминов и понятий» под любовью понимается «комплексное аффективное состояние и переживание, связанное с первичным либидинозным катексисом объекта» [29, 103], а чувство любви рассматривается как аффективное воспроизведение состояния симбиотического единства: возможно, ребенок впервые переживает любовь в форме привязанности к матери и желания ее во время и после дифференциации Я- и объект-репрезентаций [29].

            О.Кернберг считает отношения любви наиболее важными объектными отношениями зрелой взрослой личности. В своем исследовании отношений любви в норме и патологии он указывает, что на способность развития зрелой сексуальной любви влияют, с одной стороны, – регрессивная тяга к слиянию с объектом любви, поиск хотя бы мимолетного восстановления желаемого симбиотического единства; с другой, – интеграция «абсолютно хороших» и «абсолютно плохих» Я- и объект-реперезнтаций в единые, целостные концепции интернализованных объектных отношений [15].

            Выбор объекта любви, обусловленный бессознательными детерминантами, возникает на фаллически-эдиповой фазе, как только инстинктивные влечения направляются на отдельный объект [29]. В зрелом возрасте в отношениях любви присутствуют поиск утерянного эдипова объекта и желание исправить эдипову травму в отношениях с новым объектом, а также лежащее за этим эдиповым желанием стремление к слиянию, которое повторяет стремление к симбиотическому слиянию [15]. Стремление к недоступному и запрещенному эдипову объекту, дающее энергию сексуальному развитию, является ключевым компонентом сексуальной страсти и любовных отношений. В этой связи О.Кернберг подчеркивает, что «эдипова констелляция может рассматриваться как постоянная черта человеческих отношений» [15, 76].

            Исследуя природу любви, Кернберг пришел к выводу, что избежать ее связи с эротикой и сексуальностью невозможно, поскольку истоки бессознательных эротических фантазий лежат в инфантильной сексуальности. Поведение матери оказывает большое влияние на половую идентичность ребенка и его дальнейшее сексуальное поведение. Материнская забота и проявление матерью удовольствия при физическом общении с младенцем является существенным моментом в благоприятном развитии эротизма поверхности тела, а позднее – эротического желания. В дальнейшем, при зрелой сексуальной любви, эротическое желание перерастает в отношения с конкретным объектом, в которых бессознательная активация отношений из прошлого опыта и сознательные ожидания относительно будущей жизни пары сочетаются с формированием совместного Эго-идеала [15].

            Эротическое желание характеризуется, во-первых, стремлением к близости и слиянию с объектом, в который проникаешь, вторгаешься и который, в свою очередь, вторгается или овладевает тобой. Во-вторых – идентификацией с сексуальным возбуждением партнера и оргазмом, удовольствием от двух дополняющих друг друга переживаний слияния. Основным здесь является удовольствие от желания другого, любовь, выражающаяся в ответном чувстве другого на твое сексуальное желание, и сопутствующее ему переживание слияния в упоении. И, в-третьих, характерной чертой эротического желания является чувство выхода за пределы дозволенного, преодолением запрета на сексуальный контакт, происходящей из эдиповой структуры сексуальной жизни. Это чувство принимает многочисленные формы, и самым простым и универсальным из них является нарушение традиционных социальных ограничений, налагаемых обществом на открытую демонстрацию интимных частей тела и чувство сексуального возбуждения. Выход за рамки дозволенного включает нарушение эдиповых запретов, вызов эдипову сопернику (комплексу) и триумф над ним. Существенным аспектом эротического желания является идеализация тела другого объекта и объектов, символически его представляющих [15].

            Идеализация, происходящая в контексте интегрированных или целостных объектных отношений и соответствующих способностей испытывать чувство вины, заботы, способствует интеграции сексуального возбуждения и эротического желания с идеализированным взглядом на объект любви и интеграции эротического желания с нежностью. О.Кернберг полагает, что чувство нежности является «сублимационным результатом формирования реакции как защиты от агрессии» [15, 54] и выражается в способности заботиться об объекте любви. Со временем, ранняя идеализация тела любимого другого и поздняя идеализация целостной личности другого человека развивается в идеализацию системы ценностей (этических, культурных и эстетических) объекта любви, что означает развитие, гарантирующее возможность романтической влюбленности. Именно романтическая любовь является началом сексуальной любви, при которой имеет место нормальная идеализация сексуального партнера, переживание выхода за границы Я в контексте сексуальной страсти и освобождение от оков окружающей сексуальной группы. Способность влюбляться заключается в способности соединять идеализацию с эротическим желанием, что является потенциалом для развития глубоких объектных отношений. Качество и развитие любовных отношений зависят от характера соответствия пары и, таким образом, от способа выбора партнера. При этом те же черты и бессознательные детерминанты, которые включают в себя способность к зрелым любовным отношениям, влияют и на процесс выбора [15].

            Вместе с сексуальной близостью в отношения пары приходит близость эмоциональная, которая несет в себе неизбежную амбивалентность эдиповых и доэдиповых отношений. Динамика развития эмоциональных интимных отношений заключается в бессознательном желании исправить доминирующие патогенные отношения прошлого и соблазн воспроизвести их для воплощения нереализованных агрессивных и мстительных потребностей в отношениях с любимым объектом. О.Кернберг считает, что с помощью защитного механизма проективной идентификации «каждый партнер стремится вызвать в другом особенности прошлого эдипова и/или доэдипова объекта, с которым они находились в конфликте» [15, 113]. Иными словами, путем взаимной проективной идентификации пара «отыгрывает» свои прошлые бессознательные переживания и фантазии в настоящих отношениях.

            В сущности, зрелая сексуальная любовь является сложной эмоциональной реакцией, включающей в себя: (1) сексуальное возбуждение, переходящее в эротическое желание по отношению к другому человеку; (2) нежность, происходящую из объединения либидинозных и агрессивно нагруженных Я- и объект-репрезентаций, с преобладанием любви над агрессией и толерантностью к нормальной амбивалентности, характеризующей все человеческие отношения; (3) идентификацию с другим, включающую и реципрокную (ответную) генитальную идентификацию и глубокую эмпатию к половой идентичности партнера; (4) зрелую форму идеализации с обязательствами по отношению к партнеру и отношениям; (5) элемент страсти во всех трех аспектах: сексуальных отношениях, объектных отношениях и роли Супер-Эго пары [15].

            Таким образом, выбор объекта любви в наибольшей степени зависит от социально-психологического опыта человека, приобретенного им в раннем детстве. Бессознательная основа отношений любви определяется содержанием и динамикой основных стадий развития интернализованных объектных отношений, а поиск эдипова объекта естественным образом присущ всем любовным отношениям. Взрослая любовь включает как зрелые, так и инфантильные бессознательные черты и всегда предполагает тенденцию к идентификации с любимым объектом и его идеализацию. Важными элементами любовных отношений являются способность находить друг в друге средство восполнения прошлых утрат или исцеления травм, а также установление и закрепление чувства уникальной взаимной близости.

  

            2.3. Феномен переноса в психоаналитических отношениях

            С точки зрения О.Кернберга, «психоаналитическая ситуация является своего рода клинической лабораторией, позволяющей исследовать природу любви, основываясь на анализе переноса и контрпереноса» [15, 150].

            Под переносом (трансфером) в психоанализе понимается оживление или реактивация в рамках психоаналитической сессии ранних детских отношений индивида, характеризующихся доминированием в них нерешенных невротических конфликтов. Контрперенос представляет собой реакцию психоаналитика на перенос пациента. Феномены переноса или контрпереноса являются неотъемлемой частью всех человеческих отношений или взаимодействий, в психоаналитической ситуации они лишь находят свое наиболее яркое выражение [19]. При этом не все реакции на психоаналитика являются переносом. Некоторые из них возникают в ответ на его установки или актуальное поведение [29].

            Процесс переноса большей частью является бессознательным, то есть индивид не воспринимает различные источники переноса и связанных с ним фантазий, установок и чувств (таких, как любовь, ненависть и гнев). Исходными фигурами, с которых переносятся эмоциональные паттерны, чаще всего являются родители, но нередко в качестве источников переноса выступают братья и сестры, бабушки и дедушки, учителя, врачи, а также герои из детства. Перенос представляет собой форму объектных отношений и, как любые объектные отношения, он воспроизводит ранние детские привязанности и имеет универсальный характер. Помимо аналитической ситуации перенос может проявляться в самых разных условиях: при других формах психотерапии, при лечении соматических заболеваний, в школе, на работе и в социальном взаимодействии [29].

Тем не менее, наиболее отчетливо и интенсивно перенос проявляется в процессе психоанализа, так как условия абстиненции и фрустрации, присущие процессу анализа, содействуют регрессии пациента к инфантильной структуре личности, что, в свою очередь, способствует проявлению переноса. Относительная анонимность аналитика облегчает перенос на него активированных детских представлений. В отсутствие информации о качествах аналитика и его личной жизни, пациент создает фантазии, в целом не испорченные восприятием настоящего [29].  

О.Кернберг понимает перенос как бессознательное повторение в психоаналитической ситуации отношений из прошлого, то есть «отыгрывание аспекта бессознательного инфантильного Я пациента в отношениях с также бессознательной инфантильной репрезентацией родительских объектов» [14, 115]. Бессознательный аспект инфантильного Я несет в себе конкретное желание, отражающее производную влечения, направленную на такие родительские объекты и фантазийный страх по поводу опасностей, заключенных в выражении этого желания. Таким образом, в переносе происходит активация базовых диадических элементов, состоящих из репрезентаций Я и репрезентаций объектов, связанных определенным аффектом [14]. 

Пациент может настолько сосредоточиться на фигуре аналитика, что развивается невроз переноса, воссоздающий картину детского невроза [29]. Развитие регрессивного невроза переноса активирует составные элементы интернализованных объектных отношений, образующих части структур Эго и Супер-Эго, и подавляемых элементов интернализованных объектных отношений, ставших частью Ид. Эдиповы конфликты, усугубленные объектными отношениями доэдипового периода, способствует созданию нереалистических проявлений переноса [13]. 

            О.Кернберг полагает, что «психоаналитическое исследование трансферентной любви свидетельствует о наличии всех компонентов обычного процесса влюбленности: проекции на другого (психоаналитика) зрелых аспектов Эго-идеала; амбивалентного отношения к эдипову объекту; развертывания полиморфных перверзивных инфантильных и генитальных эдиповых желаний и в то же время борьбы против них» [15, 151]. Все они в сочетании порождают переживание в переносе романтической любви. Ослабление этих чувств происходит благодаря их смещению на доступные объекты в жизни индивида. Невротические компоненты трансферентной любви могут выдавать себя в ее интенсивности, ригидности и упрямой настойчивости, особенно когда она носит мазохистический характер. С другой стороны, отсутствие признаков трансферентной любви может свидетельствовать либо о сильном садомазохистическом сопротивлении позитивным эдиповым отношениям, либо о нарциссическом переносе, где позитивное эдипово развитие ослаблено. Кроме этого, невротические черты трансферентной любви могут проявляться в обычном инфантильном нарциссическом желании быть любимым вместо зрелой активной любви к аналитику, в желании сексуальной близости как символического выражения симбиотических стремлений или доэдиповой зависимости, а также общей защитной акцентированности сексуализированной идеализации, как защиты от агрессивных устремлений [15].

            Перенос отражает переплетение чувств любви и ненависти, и поэтому его проявления часто бывают амбивалентными. Также перенос может быть негативным или позитивным, и различаться по качеству проявлений (агрессивных и враждебных или дружеских и доброжелательных), преобладающих в данный момент психотерапии [29]. Анализ и интерпретация содержания переноса имеют большое значение для терапевтического процесса. Кроме этого, несмотря на проблематичные стороны трансферентной любви, опыт ее анализа, который позволяет получить психоаналитическая работа, может не только приводить к возрастающей способности индивида удовлетворять эдиповы желания, сублимируя их в актуальных взаимоотношениях любви, но и способствовать эмоциональному и профессиональному росту психоаналитика [15, 160].

            Таким образом, любовь-перенос – это оживление реальных и воображаемых инфантильных любовных отношений, а ее анализ помогает понять, как именно инфантильные цели и привязанности влияют на действия и взаимоотношения взрослого человека.

            2.4. Психоаналитическая диагностика структуры объектных отношений личности 

            О структуре объектных отношений личности можно судить на основе сообщений о внутреннем опыте или на основе поведения, наблюдаемого в объектных связях [29]. В формировании социальных взаимодействий участвуют внутренние модели объектных отношений личности: репрезентации Я, репрезентации объектов и связывающие их аффективные состояния. Кроме этого, на организацию поведения оказывают существенное влияние интрапсихические конфликты и внутренние модели защитных механизмов личности [16].

 

            2.4.1. Факторы интрапсихических конфликтов

            Интрапсихический конфликт означает «борьбу между несовместимыми силами или структурами внутри психики индивида» [29, 100], которая может проявляться в виде таких наблюдаемых феноменов, как симптомы, действия и мысли. Формирование конфликта происходит в следующей последовательности: инстинктивные желания входят в противоречие с внешними запретами; Эго, испытывая угрозу, продуцирует сигналы тревоги; мобилизуются защитные механизмы; конфликт разрешается с помощью компромиссных образований в виде симптомов, изменений характера или путем адаптации [29]. При нормальном раннем развитии доэдиповы конфликты возникают между ребенком и средой или предшественниками Супер-Эго и влечениями, а также противоположными желаниями внутри личности ребенка (агрессивность/пассивность, зависимость/независимость, конфликты амбитендентности и зарождающейся амбивалентности). Угроза детскому Эго при доэдиповом конфликте – это опасность утраты объекта любви или утраты любви [29].

            Многочисленные конфликтные характеристики эдипова комплекса принято обозначать термином эдипов конфликт. Стремление к сексуальному единению с родителем (исходящее из Ид) вступает в конфликт с ограничениями, налагаемыми Эго и Супер-Эго, что в итоге приводит к возникновению страха кастрации. Кроме того, существуют конфликты, коренящиеся в антитетических положительной и отрицательной фазах комплекса, активных и пассивных целях влечений, мужской и женской идентификациях в фантазиях о сексуальном единении. Эти конфликты могут взаимодействовать друг с другом. Влияние на проявление эдипова конфликта оказывают как предшествующие, так и более поздние особенности и дефекты развития, которые могут либо усиливать, либо маскировать эдипову интрапсихическую борьбу. Эдипов конфликт играет решающую роль в каждом терапевтическом анализе [29]. По мере развития многие конфликты более или менее разрешаются, другие же сопровождают индивида в течение всей жизни. Проявления конфликта изменяются в соответствии с уровнями развития, природой психопатологических нарушений и культурными факторами, влияющими на формирование Супер-Эго.

            Когда внешние влияния, изначально противостоявшие сексуальным и агрессивным влечениям ребенка, в результате интроекции и идентификации становятся внутренними силами детской психики, противостоящими его влечениям, тогда возникают интернализованные конфликты. Вследствие защитных усилий в детстве, а иногда и в более позднем возрасте, интернализованные конфликты часто переживаются как экстернализованные, то есть в восприятии индивида конфликт разворачивается как нечто внешнее по отношению к нему [29].

            Основываясь на положениях структурной теории, интрапсихические конфликты также подразделяют на интерсистемные и интрасистемные. Интерсистемные конфликты отражают столкновение между желаниями или силами, исходящими из различных психических систем. Например, стремление к удовлетворению сексуального влечения, источником которого является Ид, может прийти в конфликт с запретами Супер-Эго. Интрасистемные конфликты представляют собой противостояние составляющих частей одной и той же психической структуры, например двух несовместимых идеалов (в Супер-Эго), влечений (в Ид), альтернативных решений или выборов, которые предстоит осуществить (в Эго). Трехкомпонентная структурная модель психики позволяет также различить оппозицию, или конвергентный конфликт, например между желанием и запретом, и дилемму, или дивергентный конфликт – конфликт решений или амбивалентности, особенно отчетливо проявляющийся на восстановительной фазе сепарации-индивидуации [29].

            О.Кернберг считает, что «бессознательные интрапсихические конфликты являются как конфликтами импульса и защиты, так и конфликтами между двумя противоположными единицами (или наборами) интернализованных объектных отношений. Каждая такая единица состоит из Я-репрезентации и объект-репрезентации, несущих в себе определенную производную влечения – аффективную установку» [16, 266].

            Таким образом, интрапсихический конфликт является одним из важнейших динамических факторов, лежащих в основе человеческого поведения. Исход интрапсихических конфликтов определяет основы невротических симптомов или задержек развития, а также широкий спектр черт характера, как нормальных, так и аномальных.

  

          2.4.2. Защитные процессы в структуре личности

            Защитные механизмы личности появляются в ходе развития и действуют бессознательно на протяжении дальнейшей жизни, защищая Эго от какой-либо (внешней или внутренней) угрозы, проявляясь по отдельности либо совместно в изменчивых и взаимосвязанных паттернах, используя различные формы поведения, идеи, аффекты, стороны характера и функции Эго [29]. Предпочтительное автоматическое использование определенной защиты или набора защит является результатом сложного взаимодействия таких факторов как: 1) врожденного темперамента; 2) природы стрессов, пережитых в раннем детстве; 3) защит, образцами для которых были родители и другие значимые фигуры; 4) усвоенных опытным путем последствий использования отдельных защит [24].

            Н.Мак-Вильямс выделяет первичные или примитивные защиты и вторичные или зрелые. При этом некоторые защитные процессы имеют как примитивную, так и более зрелую формы. К числу первичных защит относятся: примитивная изоляция, отрицание, всемогущий контроль, примитивная идеализация и обесценивание, расщепление Эго, проекция, интроекция и проективная идентификация [24]. Характерной особенностью примитивных защитных механизмов является их автоматический бессознательный характер и отсутствие связи с принципом реальности. Первичные защиты соответствуют ранней стадии развития объектных отношений, на которой индивид не в состоянии воспринимать амбивалентные характеристики и свойства окружающей реальности, рассматривая внешний мир как исключительно хороший или исключительно плохой [16; 24].

            Примитивная изоляция означает психологический уход в другое состояние сознания. Индивид может изолироваться от социальных или межличностных ситуаций и замещать напряжение, происходящее от взаимодействия с другими людьми стимуляцией, исходящей от фантазий их внутреннего мира. Склонность к использованию химических веществ для изменения состояния сознания может рассматриваться как разновидность изоляции. Очевидным недостатком использования этой защиты является выключение человека из активного участия в решении межличностных проблем и сопротивление общению на эмоциональном уровне. Достоинство изоляции как защитной стратегии заключается в том, что позволяя психологической бегство от реальности, она почти не требует ее искажения. Человека, привычно изолирующегося и исключающего другие пути реагирования на тревогу, можно рассматривать как обладающего шизоидным типом организации характера [24].

            Отрицание – защитный механизм, при помощи которого индивид отвергает некоторые или все значения события. Таким образом Эго избегает осознания некоторых болезненных аспектов реальности и тем самым уменьшает тревогу или другие неприятные аффекты. В детском возрасте отрицание – нормальное явление, а умеренная степень отрицания в любом возрасте является ожидаемой и, как правило, естественной реакцией на стресс, травму или утрату любимого человека. Отрицание может включать в себя массивное или относительно умеренное и избирательное искажение реальности. Самый яркий пример психопатологии, обусловленной использованием отрицания – мания. Пребывая в маниакальном состоянии человек может отрицать свои физические потребности, потребность во сне, финансовые затруднения, личные слабости и даже свою смертность. Компонент отрицания можно найти в большинстве более зрелых защит. Например, защита путем реактивного формирования, когда эмоция обращается в свою противоположность (ненависть – любовь), является специфическим и более сложным видом отрицания чувства, от которого нужно защититься, чем просто отказ испытывать данное чувство [24; 29].

            Всемогущий контроль проистекает из эмоционального опыта младенчества, достаточно защищенного начального периода жизни, в течение которого ребенок сначала испытывает иллюзию собственного всемогущества, а затем – всемогущества людей, от которых он зависит. Некоторый здоровый остаток подобного инфантильного ощущения сохраняется во взрослой жизни и поддерживает в индивиде чувство компетентности и жизненной эффективности. Личность, потребности которой организуются вокруг поиска и переживания удовольствия от ощущения, что она может эффективно проявлять и использовать собственное всемогущество, в связи с чем все этические и практические соображения отходят на второй план, можно рассматривать как психопатическую [24].

            Примитивная идеализация является психическим процессом, посредством которого положительные качества и достоинства объекта преувеличиваются, а сам он трактуется как нечто совершенное. Идеализация сопровождается чувствами восхищения, благоговения, почитания, обожествления, очарования. Идеализироваться могут как объект, так и сам индивид. Человека, строящего свою жизнь так, что создается впечатление, что он мотивирован поиском совершенства – как через слияние с идеализированными объектами, так и через совершенствование собственного «Я», – психоаналитики рассматривают как имеющего нарциссический тип организации характера [24].

            Идеализация – главная особенность нормальных любовных отношений и сексуальных встреч. Идеализация анатомии полового партнера (эротическая идеализация) зависит от способности вкладывать в любимый объект как нежные, так и эротические чувства, и напрямую связана с влюбленностью [15].

            Примитивное обесценивание – оборотная сторона потребности в идеализации. При этом чем сильнее идеализируется объект, тем более радикальное обесценивание его ожидает. Некоторые люди могут всю жизнь в повторных циклах идеализации и обесценивания сменять одни интимные отношения другими.

            Проекция – это процесс, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне. В своих благоприятных и зрелых формах она служит основой эмпатии, а в пагубных – несет опасное непонимание и большой ущерб межличностным отношениям [24]. Проекция Эго-идеала на любимый объект характеризует влюбленность [15]. Если проекция является для индивида основным способом понимания мира и приспосабливания к жизни, можно говорить о параноидном характере [24].

            Интроекция – психический процесс, в результате которого идущее извне ошибочно воспринимается как приходящее изнутри. В своих благоприятных формах она ведет к примитивной идентификации со значимыми другими. В негативных формах интроекция представляет собой деструктивный процесс (например – «идентификация с агрессором», когда в ситуациях страха или плохого обращения люди пытаются овладеть страхом и страданием, перенимая качества мучителей). Также механизм интроекции используется для уменьшения тревоги и сохранения целостности Эго путем удержания психологических связей с неудовлетворительными объектами ранних лет жизни и формирует депрессивный тип характера [24].

            Когда проекция и интроекция работают сообща, они объединяются в единую защиту, которая называется проективной идентификацией. Части Я и внутренних объектов расщепляются и проецируются на внешний объект, который в таком случае становится «идентичным» с расщепленными частями и доступным обладанию и контролю. Целями данной защиты являются слияние с внешним объектом, чтобы избежать сепарации, контроль над деструктивным или так называемым «плохим» объектом, угрожающим преследованием индивида, а также предохранение «хороших» частей Эго посредством отщепления их и проективной идентификации с значимым другим [16; 24].

            Расщепление Эго – межличностный процесс, истоки которого находятся в довербальном периоде, когда младенец не может отдавать себе отчет в том, что заботящиеся о нем люди обладают и хорошими, и плохими качествами, и с ними связаны и хорошие и плохие переживания. В жизни взрослого человека расщепление является мощным средством осмысления сложных переживаний, особенно неясных или угрожающих, а механизмы расщепления могут быть очень эффективны в своей защитной функции уменьшения тревоги и поддержания самооценки [24]. Постоянные колебания между противоречивыми Я-концепциями – еще одно проявление механизма расщепления [16]. Защитные аспекты расщепления выступают на передний план при патологической регрессии, проявляются при психопатических и пограничных состояниях, а также нарциссической организации личности [24].

            Вторичные защиты характеризуются более специфичным действием (направлены на чувства или на конкретные аспекты восприятия и переживаний) и обязательным участием мышления. Они в меньшей степени искажают и деформируют реальность, более адаптивны и почти всегда могут быть опознаны по наличию рациональных и рационализирующих компонентов. К числу вторичных защит относят: вытеснение, регрессию, изоляцию, интеллектуализацию и рационализацию, морализацию, раздельное мышление, аннулирование, поворот против себя, смещение, реактивное образование, идентификацию, отреагирование, сексуализацию и сублимацию [24].

            Вытеснение или мотивированное забывание, игнорирование неприятных событий, негативных чувств и переживаний, встречается очень часто. Вытеснение может быть мощным или слабым; особенно сильно подавляется материал, связанный с инцестуозными влечениями, перверсивными склонностями и т.д. «Сигналом» к вытеснению является обычно чувство тревоги, которое может быть не локализовано. Вытеснение и связанные с ним защитные механизмы обычно используются индивидом, имеющим истерический тип организации характера [24].

            Причины регрессии или возврата к более ранним способам психического функционирования (формам мышления, способам поведения и действия, типам объектных отношений) разнообразны. Некоторые ее формы встречаются в норме (как в детском, так и в зрелом возрасте) и рассматриваются как реакция на потребности индивида, которые подвергаются внешнему или внутреннему давлению. Будучи неотъемлемой частью «колебательного» процесса развития, регрессия может способствовать переработке и последующей реинтеграции психического материала на более высоком уровне. В зрелом возрасте некоторые состояния могут служить запускающими механизмами для проявления архаических инстинктивных и поведенческих аспектов душевной жизни. К числу подобных состояний принято относить сновидения, любовь и ненависть [29]. Если регрессия определяет у человека стратегическую линию преодоления жизненных трудностей, то он может быть охарактеризован как инфантильная личность [24].

            Изоляция является одним из способов преодоления страха и других болезненных психических составляющих, при котором аффективный аспект переживания или идеи может быть отделен от своей когнитивной составляющей, то есть изолируется чувство от понимания. Изоляция считается базовым образованием в механизме действия таких психологических операций, как интеллектуализация, рационализация и морализация. Когда изоляция становится первичной защитой и паттерн жизни отражает завышенную оценку значимости рассуждений и недооценку чувств, тогда структура характера определяется как обсессивная [24].

            Интеллектуализация – вариант более высокого уровня изоляции аффекта от интеллекта. Когда человек может действовать рационально в ситуации, насыщенной эмоциональным значением, это свидетельствует о значительной силе Эго и в данном случае защита действует эффективно. Однако если человек оказывается неспособным оставить защитную неэмоциональную позицию, то другие могут считать его эмоционально неискренним [24]. Данный защитный механизм обычно возникает в подростковом возрасте. Примеры тому – абстрактные дискуссии и рассуждения на религиозные и философские темы, позволяющие избегать конкретных телесных переживаний или конфликтных чувств и идей. При благоприятных обстоятельствах адаптивная интеллектуализация может способствовать повышению уровня знаний и интеллекта, но патологические нарушения могут приводить к формированию как обсессивной, так и паранойяльной симптоматики [29].

            Рационализация является очень естественным процессом. Большинство людей склонны рационализировать свои неудачи и промахи, объясняя их действием объективных причин. Рационализируя, человек подыскивает хорошие и разумные причины для своих действий и поступков, которые выполнены на основе бессознательных мотивов и влечений, осуждаемых Супер-Эго [24]. Как правило, рационализация усиливает механизмы вытеснения. От интеллектуализации рационализация отличается отсутствием эмоциональных побуждений [29]

            Морализация – это рационализация, зашедшая слегка дальше. Когда человек рационализирует, он бессознательно ищет приемлемые, с разумной точки зрения оправдания для выбранного решения. Когда же он морализирует, это означает, что он ищет пути для того, чтобы чувствовать: он обязан следовать в данном направлении. Морализация является очень важной защитой в организации мазохистического характера [24].

            Функция раздельного мышления состоит в том, чтобы разрешить двум конфликтующим состояниям сосуществовать без осознанной запутанности, вины, стыда или тревоги. Используя раздельное мышление человек может придерживаться двух и более идей или форм поведения, конфликтующих друг с другом, не осознавая их противоречия или даже взаимоисключающего характера [24].

            Аннулирование сводится к магическому уничтожению чувства вины или стыда посредством действий, которые как бы «уравновешивают» ранее совершенные поступки. Также защитное аннулирование лежит в основе ритуальных действий, связанных с искуплением грехов. Таким образом люди, испытывающие сильные угрызения совести за предыдущие грехи, ошибки и провалы (реальные, преувеличенные или совершенные только в мыслях) могут планировать свою жизнь, используя аннулирование. Данная защита является центральной у людей компульсивным типом организации характера [24].

            Обращение против себя – защитный механизм, с помощью которого человек пытается совладать с чувствами ненависти и гнева, направленными на значимых людей. Подобные чувства направляются на самого себя и человек может чувствовать себя в большей безопасности, так как идеализированный внешний объект остается неприкосновенным. В основном эта защита используется депрессивными личностями, а также может наблюдаться в некоторых случаях мазохистического характера [24].

            Смещение – защита, в основе которой лежит перенаправление влечения, эмоции, озабоченности чем-либо или поведения с первоначального или естественного объекта на другой, потому что его изначальная направленность по какой либо причине тревожно скрывается. Положительные виды смещения включают в себя перевод агрессивной энергии в созидательную активность и переадресовку эротических импульсов с нереальных или запрещенных сексуальных объектов на доступного партнера. Когда человек использует смещение тревоги с какой-то одной области на специфический объект, символизирующий пугающее явление, то он страдает фобией. Если у человека имеется паттерн смещения страхов во многих жизненных аспектах, то можно рассматривать такой характер как фобический [24].

            Реактивное образование изменяет неприемлемое на приемлемое, тем самым обеспечивая эффективность вытеснения. Болезненная идея или чувство замещаются противоположными: любовь вместо ненависти, восхищение вместо пренебрежения [29].

            Идентификация – универсальное защитное средство, используемое в широком круге социально значимых ситуаций. Как и большинство защитных механизмов она имеет множество положительных аспектов и лежит в основе эмпатии, эмоционального научения, поддерживающего поведения. Механизм идентификации является компонентом многих высших человеческих способностей и качеств – любви, долга, самоотверженного служения идеалам и гражданского мужества. Наиболее известным примером идентификации как защиты является эдипова ситуация [24].

            Отреагирование как механизм защиты может принимать самые разные формы и проявляться в таких бессознательных типах поведения как эксгибиционизм, вуайеризм, садизм, мазохизм, перверсии. В целом этот термин описывает поведение, обусловленное бессознательной потребностью справиться с тревогой, ассоциированной с внутренне запрещенными чувствами и желаниями, а также с навязчивыми страхами, фантазиями и воспоминаниями [24].

            Сексуализацию можно рассматривать как частный случай отреагирования. Личность может пытаться справиться с тревогой, сопровождающей ее действия с помощью сексуальных фантазий. Наиболее часто сексуализируются отношения зависимости.

            Сублимация или возвышение либидинозного влечения до стремления к целям, не связанным с сексуальным удовлетворением и иными примитивными удовольствиями, – фундаментальная человеческая способность, лежащая, по Фрейду, в основе цивилизации и духовной культуры. Именно сублимация наряду с обращением против себя, реактивным формированием и вытеснением, является одним из четырех основных путей развития психики [11].

            Таким образом, защитные механизмы личности – это присущие каждому человеку устойчивые способы восприятия и переживания мира, имеющие множество полезных функций и проявляющиеся как здоровая, творческая адаптация, однако в некоторых случаях действия защитных механизмов способны разрушать или искажать некоторые аспекты реальности. Знание концепции защитных механизмов является решающим для понимания психоаналитической диагностики характера.

 

            2.4.3. Тип организации характера и объектные отношения личности

            Каждый человек обладает определенным типом организации характера. Это означает, что данному человеку свойственен отдельный паттерн импульсов, тревог, защитных механизмов и объектных отношений, который в травмирующей ситуации, превосходящей адаптационные возможности индивида, может обусловить декомпенсацию в виде соответствующего расстройства [24].

            Характер человека слагается из определенных целостных образований – черт характера, каждая из которых состоит из комплекса связанных между собой дериватов влечений, защит и компонентов Супер-Эго. Черты характера можно рассматривать в качестве паттернов поведения, развивающихся во времени и отражающих попытки разрешения интрапсихических конфликтов. Устойчивая организация характера появляется лишь после разрешения эдипова конфликта и образования дискретного, организованного Супер-Эго. Этот процесс завершается во время индивидуации в подростковом возрасте. Однако события последующей жизни, как позитивные, так и негативные, могут оказывать существенное влияние на характер индивида [29].

            Н.Мак-Вильямс дала углубленное описание психопатических, нарциссических, шизоидных, параноидных, депрессивных, маниакальных, мазохистических, обсессивных, компульсивных и истерических личностей.

            Психопатический (антисоциальный) тип характера проистекает из базисной неспособности к человеческой привязанности с опорой на прими­тивные защитные механизмы. Основной защитной операцией является всемогущий контроль, а также проективная идентификация, множество тонких диссоциативных процессов и отыгрывание вовне. Люди с этим типом характера не могут признать в себе наличие эмоций, так как они ассоциируются у них со слабостью и уязвимостью. Кроме этого основные чувства антисоциальной личности очень трудно определить из-за неспособности выражать, «проговаривать» свои эмоции. Из-за недостатка интернализации подобный индивид «никогда не получал любви и никогда никого не любил» [24, 204].

            Людей, личность которых организована вокруг поддержания самоуважения путем подтверждения со стороны, психоаналитики называют нарциссическими. Озабоченные тем, как их воспринимают другие, нарциссически организованные люди испытывают глубинное чувство, что они обмануты и нелюбимы. Главными эмоциями у них являются стыд и зависть. Нарциссические личности могут использовать целый спектр защит, но наиболее фундаментально они зависят от идеализации и обесценивания. Родственной защитной позицией является перфекционизм: ставя перед собой нереалистичные идеалы, нарциссические личности либо уважают себя за то, что достигают их (грандиозный исход), либо, в случае провала, чувствуют себя непоправимо дефективными (депрессивный исход). Иногда они решают свои проблемы с самоуважением считая кого-либо (любовника, учителя) совершенным и чувствуют собственное величие, идентифицируясь с этим человеком. Когда обнаруживается его несовершенство, они свергают его с пьедестала. Некоторые индивиды имеют пожизненные паттерны идеализации и обесценивания. Также нарциссические личности нуждаются в «сэлф-объектах», то есть в людях, которое подпитывали бы их чувство идентичности и самоуважения своим восхищением и одобрением, при этом другие аспекты взаимоотношений могут абсолютно не проявляться. Таким образом, ценой нарциссической ориентации является недоразвитая способность к любви. Их потребность в других велика, но любовь к ним поверхностна [24].

            В основании шизоидного типа характера лежат и проявляются в динамике противоположные тенденции – удаляться, избегать, искать удовлетворения в фантазии, отклонять физический вещественный мир. Окружающий мир ощущается шизоидными людьми как пространство, полное потребляющих, извращающих, разрушающих сил, угрожающих безопасности и индивидуальности [24]. Используемые ими защиты достаточно примитивны: примитивная изоляция, то есть уход во внутренний мир, в мир воображения, а также расщепление Эго. Кроме этого нередко используется проекция и интроекция, идеализация, обесценивание. Среди более зрелых защит используется интеллектуализация. Первичный конфликт в области отношений у шизоидных людей касается близости и дистанции, любви и страха. Они могут жаждать близости, в то время как ощущают постоянную угрозу поглощения другими. В целом, для личностей с шизоидной структурой характера состояние покинутости оказывается менее губительным, чем поглощение. При этом они могут быть очень заботливыми по отношению к другим, хотя и продолжают нуждаться в сохранении защитного личного пространства [24].

            Параноидные люди видят источник своих страданий вне самих себя. Сущность параноидной организации личности состоит в привычке обра­щаться со своими качествами, которые воспринимаются как негативные, путем их проекции. Отчужденные характеристики впоследствии воспринимаются как внешняя угроза, а процесс проекции нередко сопровождается сознанием собственного величия. Потребность параноидной личности овладевать расстраивающими чувствами путем проекции влечет за собой использование таких защит как отрицание и реактивное образование. В основе формирования параноидного человека лежит критицизм, наказание, зависящее от каприза взрослых, которых никак нельзя удовлетворить, а также крайняя степень унижения. Кроме этого вкладом в параноидную организацию личности является неподдающаяся контролю тревога у человека, осуществляющего заботу о ребенке. Чувство собственного «Я» у параноидной личности попеременно беспомощно уязвимое и всемогуще разрушительное, с постоянной озабоченностью, происходящей из глубинной хрупкости идентичности и самоуважения. Параноидные личности страдают от подавляющего страха. Они уязвимы к стыду, зависти и обременены чувством вины, которые не осознаются и проецируются. Несмотря на это, параноидные личности способны к любви, к глубокой привязанности и продолжительной верности. При этом они могут мучиться подозрениями относительно мотивов и стремлений тех, о ком они осуществляют заботу [24].

            Наиболее сильной и организующей защитой, которую обычно используют депрессивные люди, является интроекция, а в частности – бессознательная интернализация наиболее ненавистных качеств прежних объектов любви. Их позитивные качества вспоминаются с благодарностью, а негативные переживаются как часть самого себя. Другой защитный механизм депрессивных людей – обращение против себя, которым достигается снижение тревоги, особенно тревоги сепарации и сохраняется ощущение силы. Еще одну защиту представляет идеализация: так как самооценка депрессивного индивида снижается вследствие болезненных переживаний, связанных с объектом, то восхищение, с которым они воспринимают других, повышает ее. Депрессивная динамика связана с ранней потерей (которая может быть внутренней), а ее обстоятельства могут затруднять для ребенка реалистическое понимание произошедшего и нормальное переживание горя. У депрессивных личностей преобладают чувства сознательной печали и глубокой бессознательной вины. Через опыт неоплаканных потерь депрессивные люди приходят к убеждению, что что-то в них самих привело к потере объекта. Факт, что они были отвергнуты, трансформируются в бессознательное убеждение, что они заслуживают отвержения, именно их недостатки вызвали его и в будущем отвержение будет неизбежным, как только их партнер узнает их поближе [24].

            Люди, наделенные гипоманиакальной личностью, обладают депрессивной организацией, которая нейтрализуется посредством защитного механизма отрицания, проявляющееся в их тенденции игнорировать события, которые тревожат и расстраивают большинство других людей. Отреагирование – другой защитный механизм, который часто проявляется в форме избегания болезненных чувств. Также гипоманиакальные люди обычно склонны к обесцениванию, особенно если они обдумывают возможные любовные привязанности, которые приносят с собой риск разочарования. Таким образом, для маниакальной личности предпочтительно все, что отвлекает от эмоциональных страданий. Самоуважение людей с маниакальной структурой может поддерживаться посредством комбинации успешного избегания боли, приподнятого настроения и очарования окружающих. Некоторые маниакальные люди искусны в эмоциональном привязывании других к себе без ответного вовлечения такой же степени [24].

            Способ достижения морального триумфа через навязанное себе страдание может стать таким привычным для человека, что его стоит рассматривать как личность, имеющего мазохистический характер. Эмоциональные компоненты мазохизма включают в себя главным образом депрессивные аффекты, и, кроме этого, гнев и негодование. В основном используются депрессивные защиты – интроекция, обращение против себя и идеализация, а также отреагирование, морализация и отрицание. Отличительный признак мазохистической личности от депрессивной заключается в защитном отреагировании вовне образом, в котором заложен риск нанесения ущерба самому себе [24].

            Обсессивные и компульсивные люди озабочены проблемами контроля и жестких нравственных принципов. Базовый аффективный конфликт у обсессивных и компульсивных людей – это контролируемый гнев, борющийся со страхом быть осужденным или наказанным [24]. Они уязвимы для чувства стыда (вследствие ощущения несоответствия собственным стандартам), которое часто осознается в форме легкой грусти и может быть выражено вербально. Но, в основном, обсессивно-компульсивные личности используют слова, чтобы скрывать чувства, а не выражать их. Также им свойственно бессознательное чувство вины, так как многие обсессивные индивиды сознательно или бессознательно верят, что желание означает совершение, а подумать о чем-то значит сделать это [29]. В семейных историях людей данной группы отмечается либо наличие чрезмерного контроля, либо его явный недостаток. Несмотря на базовую способность обсессивно-компульсивных людей к привязанности, их объектные отношения часто формальны. Ведущей защитой у обсессивных людей является изоляция, у компульсивных – аннулирование. При сочетании обсессивных и компульсивных личностных особенностей используются обе защиты. Также обсессивные личности используют рационализацию, морализацию, раздельное мышление и интеллектуализацию. Кроме этого активно используется реактивное образование [24].

            Истерический тип организации характера чаще наблюдается у женщин. На формирование истерического характера могут влиять эдиповы конфликты. Люди с подобной структурой характера театрально демонстративны, кокетливы, лабильны в настроениях, склонны к отыгрыванию эдиповых фантазий, но при этом боятся собственной сексуальности и сдержаны в действиях [29]. В целом, люди с истерической структурой личности характеризуются высоким уровнем тревоги, напряженности и реактивности, особенно в межличностном плане. Они склонны попадать в ситуации, связанные с личными драмами и риском. Центральный защитный механизм истерических личностей – вытеснение. Также они используют сексуализацию, регрессию и контрфобическое отреагирование вовне, которое обычно связанно с озабоченностью вымышленной властью и опасностью, исходящими от противоположного пола [24].

            В целом, оценка структуры характера индивида, даже при отсутствии личностных нарушений, может дать психотерапевту понимание того обстоятельства, какой вид вмешательства будет подходящим для индивида, и какой стиль отношений сделает его более восприимчивым к попыткам помочь ему.

  

            На основе проведенного теоретического анализа можно сделать следующие выводы, имеющие значение для настоящего исследования.

            1. Основным мотивом жизни является потребность человека в установлении удовлетворяющих его взаимоотношений. Главными условиями способности к установлению стабильных объектных отношений взрослого индивида является интеграция любви и ненависти (либидинозных и агрессивных влечений) в Я- и объект-репрезентациях, то есть трансформация частичных объектных отношений в целостные (обретение константности объекта).

            2. Отношения любви являются наиболее важными объектными отношениями зрелой взрослой личности. Бессознательная основа отношений любви определяется содержанием и динамикой основных стадий развития интернализованных объектных отношений, а поиск эдипова объекта естественным образом присущ всем любовным отношениям. Взрослая любовь включает как зрелые, так и инфантильные бессознательные черты и всегда предполагает тенденцию к идентификации с любимым объектом и его идеализацию.

            3. В отношениях любви происходит активация бессознательных отношений к родителям в ранних объектных отношениях. Также в отношениях любви активируются составные элементы интернализованных объектных отношений: репрезентации Я, репрезентации объектов и объединяющие их аффективные состояния.

            4. Важным динамическим фактором, лежащим в основе поведения индивида, является интрапсихический конфликт, который может быть как конфликтом импульса (побуждения) и защиты, так и конфликтом между двумя противоположными единицами интернализованных объектных отношений. Каждая такая единица состоит из Я-репрезентации и объект-репрезентации, несущих в себе определенную аффективную установку.

         5. Внутренние модели объектных отношений (репрезентация Я, репре­зентация объекта и аффективное состояние, их связывающее) и внутренние модели защитных механизмов индивида участвуют в формировании социальных взаимодействий. Таким образом, репрезентация Я, репрезентация объекта и аффективное состояние, их связывающее, являются главными элементами психической структуры, подлежащей психоаналитическому исследованию.

 

РАЗДЕЛ  III

ЭМПИРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО НАРРАТИВА

            На определение стратегии практического исследования повлияли следующие предположения:

          1. Психотерапевтический нарратив является средством организации и соотнесения жизненного опыта индивида, отражая определенные внутренние структуры и эмоциональные состояния рассказчика, при этом структура нарратива гомологична структуре жизненного опыта индивида. Посредством нарратива человек может передать свои важнейшие фрустрирующие или вдохновляющие переживания (в частности – опыт любви или свои представления о любви), используя его выразительные возможности для отреагирования аффекта и структурирования собственного опыта (см. 1.4.).

            2. В отношениях любви происходит активация бессознательных отношений к родителям в ранних объектных отношениях. Кроме этого, в отношениях любви активируются составные элементы интернализованных объектных отношений: репрезентации Я, репрезентации объектов и объединяющие их аффективные состояния (см. 2.2.). Поскольку о структуре объектных отношений личности можно судить на основе сообщений о внутреннем опыте или на основе поведения, наблюдаемого в объектных связях, то в рассказах о любви объективируются интернализованные объектные отношения индивида.

          3. Объективация неосознаваемого жизненного сюжета личности в рассказах о любви происходит посредством выделения из истории жизненных переживаний важных для индивида событий, связанных с отношениями любви, и наделения их личностно значимым смыслом. Так как в рассказах о любви отображаются интернализованные объектные отношения, следовательно, неосознаваемые жизненные сюжеты рассказов о любви отражают внутренние модели объектных отношений индивида.

           4. Важным динамическим фактором, лежащим в основе поведения индивида, является интрапсихический конфликт, который может быть как конфликтом импульса (побуждения) и защиты, так и конфликтом между двумя противоположными единицами интернализованных объектных отношений.

Для исследования применялись метод RAP- интервью и разработанная в ходе исследования методика выявления в текстах интервью объектных отношений индивида, основанная на методе выявления Центральной конфликтной темы отношений (CCRT).

 

3.1. Организация и этапы исследования

Для того чтобы свести к минимуму влияние интервьюирующего, на основе RAP-интервью была выработана инструкция, предлагаемая респонденту перед началом интервью (см. Приложение 1). Основная идея инструкции сводилась к тому, чтобы указать рассказчику те границы, в которых он должен характерным для него образом в повествовательной манере раскрыть свойственные ему отношения любви. Полученные в ходе интервью рассказы о любви записывались на аудиопленку и транскрибировались.

В методе выявления Центральной конфликтной темы отношений (CCRT) из эпизодов взаимодействия выделяются три компонента: желание (Ж) (потребность, интенция) субъекта-рассказчика, направленное на объект, реакция объекта (РО), ответная реакция субъекта (РС). Компонент Ж отражает Я-репрезентацию индивида, или представление рассказчика о самом себе («девочка мне нравилась»; «я ему понравилась»). Компонент РО отражает объект-репрезентацию, или представление об объекте («она меня задевала»; «он вел себя так… свободно и спокойно… он был самим собой»). Компонент РС отражает аффективное состояние, объединяющее Я-репрезентацию и объект-репрезентацию («это меня страшно смущало»; «я стала ревновать его»). Следовательно, в рассказах о любви, полученных методом нарративного интервью, отображались внутренние модели объектных отношений: Я-репрезентация (представление о себе), объект-репрезентация (представление об объекте) и объединяющее их аффективное состояние.

Таким образом, содержательная сторона анализа текстов нарративных интервью определялась психоаналитической теорией объектных отношений, формальная – принципами анализа психотерапевтического нарратива.

Процедура анализа текстов нарративных интервью включала шесть этапов.

Этап (1): выявление и идентификация эпизодов взаимодействия (ЭВ). Прочитывался полный протокол нарративного интервью и локализовались ЭВ, удовлетворяющие следующим требованиям: 1) единство места, времени и объекта, с которыми взаимодействовал индивид; 2) наличие в пределах одного эпизода трех компонентов: желания индивида, реакции значимого для него человека и его ответные реакции.

Этап (2): выделение из ЭВ трех компонентов, а именно: желания субъекта-рассказчика, направленного на объект (Я-репрезентация); реакции объекта (объект-репрезентация); реакции субъекта (аффективное состояние). Полученные данные сводились в таблицу.

Этап (3): формулирование неосознаваемого жизненного сюжета личности. Компоненты ЭВ объединялись в интернализованное объектное отношение. Затем из повторяющихся (или близких по смыслу) ЭВ формулировался неосознаваемый жизненный сюжет, отражающий внутренние модели объектных отношений индивида.

Этап (4): выявление основного интрапсихического конфликта личности. Интрапсихический конфликт отражали противоположности между главными компонентами ЭВ, а также противоположности между двумя единицами интернализованных объектных отношений.

Этап (5): выявление защитных механизмов. Защитные механизмы личности проявлялись в различных формах поведения, идеях или аффектах, направленных на защиту Эго от какой-либо угрозы.

Этап (6): определение типа организации характера. На основании выявленных защитных механизмов делались предположения о возможном типе организации характера индивида.

 

3.2. Объективация неосознаваемого жизненного сюжета в рассказах о любви

Результаты анализа трех текстов нарративных интервью.

1. Результат анализа текста нарративного интервью Марины К. (см. Приложение 2, табл. 3.1.)

В рассказах о любви Марины неосознаваемый жизненный сюжет объективируется следующим образом: взаимоотношения с представителями противоположного пола начинаются при взаимной симпатии. Мужчины воспринимаются или как сильные, идеализируемые, вызывающие страх, или как слабые, зависимые, с которыми можно иметь только сексуальные отношения. При этом свобода мужчины не устраивает и вызывает ревность. Хотя собственная зависимость также не устраивает, но желания окончательно прервать отношения не возникает.

Интрапсихический конфликт заключается в противоположных желаниях, которые не осознаются и проецируются: желанием быть сильной, свободной и в то же время слабой и зависимой.

            В отношениях любви Марины проявляется позитивный эдипов комплекс. Основные защитные механизмы, используемые Мариной – идеализация («меня тянуло к нему, потому что он сильный мужчина»), сексуализация зависимых отношений, расщепление и проекция. Следовательно, можно предположить, что тип организации характера Марины – истерический.

 

Таблица 3.1. Анализ текста нарративного интервью Марины К.

№  ЭВ	Желание (Я-репрезентация)	Реакция объекта  (объект-репрезентация)	Реакция субъекта  (аффективное состояние)	ЭВ (объектное отношение)
1.	«мальчик один очень нравился»	«ни разу мы с ним  не говорили»	«до сих пор влюблена»	Влюбленность в недоступный объект, идеализация
2.	«если мы там с ним ругались, я очень сильно переживала»	Ревность, «хотел переделать, подстроить под себя»	«меня стало это очень сильно тяготить»	Зависимые отношения не устраивают
3.	«мне интересно, как там у него сложилась жизнь, как у него здоровье»	«на протяжении этих четырех лет он иногда звонит» «до сих пор он питает какие-то надежды меня вернуть»	«не то, что он мне полностью, абсолютно безразличен и я забыла о нем»	Нежелание окончательно закончить отношения
4.	«как-то так я у него была дома»	«может, попробуем повстречаться»	«в общем, так как-то, пошло-поехало»	Отношения начинаются после предложения встречаться
5.	«меня удивляло то, что он может куда-нибудь пойти, а мне не сказать»	«говорил, что … любит свободу» «он довольно-таки мужественным оказался»	«меня это как-то так задело, и я стала ревновать его»	Свобода другого вызывает ревность
6.	«я ему понравилась»	«он мне понравился»	«как-то так отношения завязались»	Отношения завязываются при взаимной симпатии
7.	«я с ним вела вообще как стерва ужасная»	«он… хотел бы, но боится» «я не думаю, что он чувствовал себя со мной мужчиной, именно сильным»	«мне не нужны такие отношения»	Отношения с мужчиной, который боится того, что женщина может быть стервой, не нужны
8.	«меня тянуло к нему, потому что он сильный мужчина»	«он вел себя так… свободно, и спокойно… он был самим собой»	«я перед ним трепетала»	Страх перед сильным мужчиной
9.	«я с ним стала встречаться»	«он такой нюня был, он постоянно жаловался»	«я с ним поругалась и мы расстались»	Гнев на слабого мужчину
10.	«как сексуальный объект я его воспринимала»	«постоянно жаловался на свою работу, что ему тяжело, что его все достали»	«серьезные отношения я бы с ним не хотела иметь»	Восприятие мужчины как сексуального объекта, с которым не хочется иметь серьезные отношения

 

2. Результат анализа текста нарративного интервью Игоря О. (см. Приложение 3, табл. 3.2.)

Неосознаваемый жизненный сюжет Игоря можно сформулировать так: представления о собственном несовершенстве, несоответствии собственным нормам, вынуждают идеализировать людей противоположного пола или создавать свой собственный идеализированный образ. Разные, неодинаковые представления о себе проецируются на разных людей, и это вызывает мучительные переживания или пассивное подчинение событиям. Любовь понимается как ответственность и забота о другом человеке.

Интрапсихический конфликт заключается в противоположных тенденциях: быть ярким, активным, занимать лидирующую позицию и быть пассивным, проявлять заботу, сопереживать.

            В отношениях любви Игоря проявляется позитивный эдипов комплекс. Основные защитные механизмы, используемые Игорем – идеализация собственного Я («свой же собственный романтический героический образ»), идеализация других людей («девочка… яркая, активная, заметная, всегда лидирующая»), расщепление Эго (между различными представлениями о себе), проекция («привлекло, что не такая»). На основании этого можно предположить, что Игорь обладает нарциссическим типом организации характера.

 

Таблица 3.2. Анализ текста нарративного интервью Игоря О.

№  ЭВ	Желание (Я-репрезентация)	Реакция объекта  (объект-репрезентация)	Реакция субъекта  (аффективное состояние)	ЭВ (объектное отношение)
1.	«девочка… яркая, активная, заметная, всегда лидирующая… понравилась»	(не выявлена)	«подрался с одним из лучших своих друзей, потому что он запустил в нее лягушкой»	Гнев на друга в ответ на предполагаемое нанесение обиды идеализируемой девочке
2.	«девочка, которая мне нравилась… была очень яркой такой, одной из заводил в классе»	«она меня задевала»	«мне казалось, что нужно быть каким-то особенным… быть сильнее, выше, краше»	Неуверенность из-за неадекватных представлений о себе
3.	«обожание со стороны. Мечты…»	«она задевала меня»	«это меня страшно смущало… смущение было по поводу оценки… со стороны одноклассников»	Идеализация девочки вызывает  смущение из-за собственного несоответствия
4.	«Понравилась… девушка»	«она так легко идет на контакт»	«свой же собственный романтический героический образ»	Идеализация собственного образа
5.	«девушка была как девушка, просто нравилась мне»	«девушка не свободна»	«собственный ореол: побитый, но гордый»	Идеализация собственного образа
6.	«была девушка… привлекло, что «не такая»	«тоже, как интересное приключение»	«это была такая игра… что-то особенное, что-то не похожее на других»	Ощущение себя «не таким», не похожим на других
7.	«какое-то чувство сопереживания»	«легко находили общий язык»	«почувствовал определенную ответственность за другого человека», «забота»	Чувство сопереживания вызывает ответственность и заботу
8.	«мне нравились одновременно обе, просто по-разному»	«ни с кем ничего не получилось»	«трагически-мучительные переживания»	Проекция разных аспектов представлений о себе вызывает мучительные переживания
9.	«Мне понравились две подружки, одна больше, другая меньше»	«без меня они меня поделили»	«начал встречаться… с другой, которая понравилась мне меньше»	Пассивное следование событиям
10.	«Я уже за ней ухаживал, как… за своей женщиной»	«Вместе было легко, интересно»	«Мне нравилось это … чувство собственности, принадлежности друг другу»	Проявление заботы вызывает чувство принадлежности друг другу
11.	«бережное отношение появилось» «ответственность»	«она согласилась»	«для меня это уже была любовь»	Любовь понимается как ответственность и забота
12.	«мне нравится девушка… Яркая»	«заметила … симпатия возникла»	«не продолжать эти отношения, значит было отступить»	Идеализированное представление о собственных действиях
13.	«я одновременно и любил свою жену, и … эту женщину»	«разговор …  о том, что нет смысла продолжать эти отношения»	«была горечь потери, а с другой стороны облегчение…»	Пассивное следование событиям и чувство печали от расставания

 

3. Результат анализа текста нарративного интервью Светланы Т. (см. Приложение 4, табл. 3.3.)

Неосознаваемый жизненный сюжет отношений любви Светланы выглядит таким образом: неожиданное внимание (поцелуй, признание в любви) со стороны людей противоположного пола вызывает испуг, страх, который порождает ответное желание напугать или оттолкнуть. Если не воспринимать мужское внимание, не испытывать никаких чувств к мужчинам и не реагировать, то страха не возникает. Настойчивый интерес мужчины, похожего на отца, приводит к продолжению отношений.

Интрапсихический конфликт заключается в противоположных желаниях: желанием получить мужское внимание и желанием сохранять дистанцию, не реагировать и не чувствовать. Аффект страха, возможно, возникает как защита от агрессивных импульсов (побуждений), по отношению к объекту.

            В отношениях любви Светланы проявляется позитивный эдипов комплекс. Основные защитные механизмы, используемые Светланой – вытеснение («никак не воспринимала», «как на мужчину не реагировала»), сексуализация («кокетничала») и регрессия («воспринимала… как отца»), а также контрфобическое отреагирование вовне (напугала). На основании этого можно предположить, что тип организации характера Светланы – истерический.

 

Таблица 3.3. Анализ текста нарративного интервью Светланы Т.

№  ЭВ	Желание (Я-репрезентация)	Реакция объекта  (объект-репрезентация)	Реакция субъекта  (аффективное состояние)	ЭВ (объектное отношение)
1.	«у меня были свои детские интересы»	«рассказывал всем, как он меня любит»	потрясение, страх	Неожиданное признание  в любви вызывает потрясение и страх
2.	«старалась… дистанцию держать»	«просто подошел, чмокнул в щеку»	«я, естественно, перепугалась и, естественно, от него подальше»	Надо держать дистанцию, так как близкий контакт пугает
3.	«вообще его никак не воспринимала»	«чмокнул меня в щеку»	страх	Неожиданное внимание вызывает страх
4.	«у меня не было таких желаний где-то к кому-то приблизиться»	«попытался что-то предлагать, может быть поиграть»	напугала, шантажировала	Напугала в ответ на попытку продолжить отношения
5.	«не воспринимала этого мальчика»	«стихи какие-то написал»	«когда нет чувства – не возникает страха»	Если не чувствовать, то не возникает страха
6.	«нормально на него реагировала»	«если ты мне не подаришь подарок, то …»	«меня это дико обидело»	Обида в ответ на попытку мальчика привлечь к себе внимание
7.	«он мне симпатичен»	«посмотри, как он реагирует»	страх	Страх перед реакцией мальчика, который симпатичен
8.	«как на мужчину на него не реагировала»	«что-то происходит с мужиком»	«у меня не было страха»	Если не реагировать «как на мужчину», то страха не будет
9.	«кокетничала, делала все, что мне хотелось»	«он ничего не предложил»	«я ничего тоже»	Нет реакции на кокетство – прекращение отношений
10.	«он меня позвал»	«я с тобой… ты мне понравилась»	«воспринимала… как отца», «единственные отношения, где я себя комфортно чувствую	Продолжение отношений с мужчиной, похожим на отца

            Таким образом, посредством выделения из истории жизненных переживаний важных для индивида событий, связанных с отношениями любви, и наделения их определенным, личностно значимым смыслом, в тексте нарративного интервью объективировался неосознаваемый жизненный сюжет, отражающий внутренние модели объектных отношений, основные защитные механизмы и интрапсихический конфликт индивида.

 

            Полученные теоретические и практические результаты проведенного исследования позволяют сделать следующие выводы:

            1. В ходе данного исследования была разработана методика выявления из текстов нарративных интервью Я- и объект- репрезентаций и связывающих их аффективных состояний, то есть моделей интернализованных объектных отношений индивида, которые зарождаются в ранних отношениях ребенка с родительскими объектами.

            2. На основании анализа выявленных Я- и объект- репрезентаций и объединяющих их аффективных состояний, были сделаны предположения о неосознаваемом жизненном сюжете индивида, отражающем внутренние модели объектных отношений и интрапсихический конфликт, а также основных защитных механизмах и типе организации характера индивида.

            3. Была подтверждена гипотеза исследования: ранние объектные отношения личности являются основой для формирования ее неосознаваемых жизненных сюжетов; объективируясь в психотерапевтическом нарративе о любви, неосознаваемые жизненные сюжеты отражают основной интрапсихический конфликт личности.

   ЗАКЛЮЧЕНИЕ 

            Данная дипломная работа была направлена на исследование объективации неосознаваемых жизненных сюжетов в психотерапевтическом нарративе (на материале рассказов о любви).

Психотерапевтический нарратив является средством организации и соотнесения жизненного опыта индивида, отображая определенные внутренние структуры и эмоциональные состояния рассказчика. Именно посредством нарратива индивид может передать одно из своих важнейших переживаний – свой опыт отношений любви.

В данной работе был проведен теоретический анализ подходов к пониманию психотерапевтического нарратива и методов его анализа (Й.Брокмейер, Е.С.Калмыкова, Л.Люборски, Э.Люборски, Э.Мергенталер, Р.Харре, Н.В.Чепелева), а также осуществлен теоретический анализ работ, посвященных изучению закономерностей развития интернализованных объектных отношений и их последующее влияние на зрелые отношения любви (О.Ф.Кернберг, М.Кляйн, П.Куттер, Н.Мак-Вильямс, М.Малер, Э.Якобсон). На основе проведенного теоретико-методологического анализа были выявлены закономерности связи между ранними объектными отношениями и неосознаваемыми жизненными сюжетами, структурирующими отношения любви, и достигнуто понимание того, что в отношениях любви взрослого индивида происходит активация его бессознательных отношений к родителям в ранних объектных отношениях.

В ходе исследования было получено несколько теоретических и практических результатов, которые можно отразить в следующих выводах:

            1. Внутренние модели объектных отношений личности (репрезентации Я, репрезентации объекта и связывающее их аффективное состояние) являются детерминантами ее неосознаваемого жизненного сюжета.

            2. В ходе исследования была разработана и апробирована методика выявления в психотерапевтическом нарративе неосознаваемых аспектов объектных отношений личности. Посредством выделения из истории жизненных переживаний важных для индивида событий, связанных с отношениями любви, и наделения их определенным, личностно значимым смыслом, в тексте нарративного интервью объективировался неосознаваемый жизненный сюжет, отражающий внутренние модели объектных отношений, основные защитные механизмы и интрапсихический конфликт индивида.

            3. В процессе эмпирического исследования психотерапевтического нарратива было получено подтверждение тому, что в рассказах о любви проявляются бессознательные интрапсихические конфликты личности, связанные с противоречивыми представлениями о себе и об объекте. Тем самым подтвердилась гипотеза исследования: ранние объектные отношения личности являются основой для формирования ее неосознаваемых жизненных сюжетов; объективируясь в психотерапевтическом нарративе о любви, неосознаваемые жизненные сюжеты отражают основной интрапсихический конфликт личности.

            Таким образом, результаты дипломного исследования подтвердили первоначальную гипотезу и позволили достичь основных целей работы. Полученные данные показали, что психоаналитическая практика предоставляет исследователям психотерапевтического нарратива богатый материал, позволяющий выявлять конкретные закономерности связи между речью и глубинно-психологическими характеристиками человека. Применение принципов нарративного интервью и методики выявления неосознаваемых аспектов интернализованных объектных отношений открывают новые возможности для анализа внутренних моделей объектных отношений, моделей защитных механизмов, а также основного интрапсихического конфликта личности, что является весьма значимым для ведения эффективной психотерапии.

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, 1989. – 616 с.

2. Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. – М.: Ad Marginem, 1999. – 432 с.

3. Барт Р. S/Z. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 232 с.

4. Браун Дж. Психология Фрейда и постфрейдисты. – М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. – 304 с.

5. Брокмейер Й., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. – 2000. – №3 – С. 29-42.

6. Журавлев В.Ф. Нарративное интервью в биографических исследованиях // Социология: 4 М. – 1993-4. – № 3-4 – С. 34-43.

7. Изард К. Э. Психология эмоций. – СПб.: Питер, 2000. – 464 с.

8. Ильин И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. – М.: Интрада, – 1998. – 256 с.

9. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. – М.: Интрада, – 1996. – 215 с.

10. Калина Н.Ф. Лингвистическая психотерапия. – К.: Ваклер, 1999. – 282 с.

11. Калина Н.Ф. Основы психоанализа. – М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 2001. – 352 с.

12. Калмыкова Е.С., Мергенталер Э. Нарратив в психотерапии: рассказы пациентов о личной истории // Психологический журнал. – 1998. –  Т. 19. –  №5. – С. 97-103.

13. Карвасарский Б.Д. Психотерапевтическая энциклопедия – СПб.: Питер, 1999. – 752 с.

14. Кернберг О.Ф. Агрессия при расстройствах личности и перверсиях. – М.: Класс, 1998. – 368 с.

15. Кернберг О.Ф. Отношения любви: норма и патология. – М.: Класс, 2000. – 256 с.

16. Кернберг О.Ф. Тяжелые личностные расстройства: Стратегии психотерапии. – М.: Класс, 2000. – 464 с.

17. Кляйн М. Зависть и благодарность. Исследование бессознательных источников. – СПб.: Б.С.К., 1997. – 96 с.

18. Куттер П. Любовь, ненависть, зависть, ревность. Психоанализ страстей. – СПб.: Б.С.К., 1998. – 115 с.

19. Куттер П. Современный психоанализ. – СПб.: Б.С.К., 1997. – 348 с.

20. Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. – М.: Высшая школа, 1996. – 623 с.

21. Лотман Ю.М. Происхождение сюжета в типологическом освещении // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т.1: Статьи по семиотике и типологии культуры. – Таллин: Александра, 1992. – 242 с.

22. Лэнг Р.Д. Расколотое «Я». – СПб.: Белый кролик, 1995. – 352 с.

23. Люборски Л. Люборски Э. Объективные методы измерения переноса // Иностранная психология. – 1996. –  № 7. –  С. 19-30.

24. Мак-Вильямс Н. Психоаналитическая диагностика: Понимание структуры личности в клиническом процессе. – М.: Класс, 1998. – 480 с.

25. МакДугалл Дж. Тысячеликий эрос. – СПб.: Б&К, 1999. – 278 с.

26. Мэй Р. Любовь и воля. – М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. – 384 с.

27. Психоанализ детской сексуальности / З. Фрейд, К. Абрахам, К.-Г. Юнг и др. – СПб.: Союз, 1997. – 223 с.

28. Психоанализ и культура: Избранные труды Карен Хорни и Эриха Фромма. – М.: Юрист, 1995. – 623 с.

29. Психоаналитические термины и понятия: Словарь. – М.: Класс, 2000. – 304 с.

30. Психотерапия – что это? Современные представления. – М.: Класс, 2000. – 432 с.

31. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. Московские лекции и интервью. – М.: KAMI, 1995.

32. Риман Ф. Основные формы страха. – М.: Алетейа, 2000. – 336 с.

33. Руднев В.П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. II. – М.: Аграф, 2000. – 432 с.

34. Руднев В. П. Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология.. – М.: Класс, 2002. – 272 с.

35. Салливан Г.С. Интерперсональная теория в психиатрии. – СПб.: Ювента, М.: КСП+, 1999. – 347 с.

36. Сэмуэлс Э. Юнг и постъюнгианцы. – М.: ЧеРо, 1997. – 416 с.

37. Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. – Минск: Пропилеи, 2000. – 200 с.

38. Фрейд З. Я и Оно: Сочинения. – М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1998. – 1040 с.

39. Фридман Дж., Комбс Дж. Конструирование иных реальностей: Истории и рассказы как терапия.  – М.: Класс, 2001. – 368 с.

40. Фромм Э. Мужчина и женщина. – М.: АСТ, 1998. – 512 с.

41. Хелл Д. Ландшафт депрессии. – М.: Алетейа, 1999. – 280 с.

42. Хиллман Дж. Архетипическая психология. – СПб.: Б.С.К., 1996. – 157 с.

43. Хиллман Дж. Исцеляющий вымысел. – СПб.: Б.С.К., 1997. – 181 с.

44. Хорни К. Самоанализ. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. – 448 с.

45. Шапиро Д. Невротические стили. – М.: Институт Общегуманитарных Исследований, 2000. – 176 с.

46. Эволюция психотерапии. Том 2. «Осень патриархов»: Психоаналитически ориентированная и когнитивно-бихевиоральная терапия. – М.: Класс, 1998. – 416 с.

47. Эко У. Отсутсвующая структура. Введение в семиологию. – СПб.: Петрополис, 1998. –  432 с.

48. Юнг К.Г. Психология переноса. – М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. – 304 с.

49. Юнг К.Г. Сознание и бессознательное: Сборник. – СПб.: Университетская книга, 1997. – 544 с.

50. Юнг К.Г. AION. – М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. – 336 с.

51. Языкознание. Большой энциклопедический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – 685 с.

52. Актуальні проблеми психології: Том 2. Психологічна герменевтика. – К., 2001. – 127 с.

53. Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience // Essays on the verbal and visual arts / Helm J. (Ed) Seattle: University of Washington Press, 1967. P. 12-44.

54. Luborsky L., Crits-Christoph P. Understanding Transference. N.Y.: Basic Books, 1991.

55. Miller H. Narrative, in Critical Terms for Literary Study, ed. by F. Lentriccia and T. McLaughlin. Chicago: University of Chicago Press, 1990. P.127-140.

56. Miller H. Reading narrative. Oklahoma: University of Oklahoma Press, 1998.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

 

Инструкция

            Мы будем говорить о Ваших отношениях с другими  людьми, в частности – об отношениях любви. Я прошу Вас рассказать о происшествиях из Вашей жизни, связанных с любовью к другим людям, с любовными отношениями (как Вы их понимаете). Каждая  история  должна описывать особый случай,  конкретную ситуацию или сцену, которые почему-либо имеют для Вас особенное значение – положительное или отрицательное. Вспоминайте случаи из Вашей прошлой и нынешней жизни, в которых участвуют разные люди. Не забывайте, пожалуйста, каждый раз говорить:

1)     когда это случилось;

2)     кто в этом участвовал;

3)     что говорил или делал этот человек;

4)     что говорили и делали Вы сами;

5)     какие чувства вы при этом испытывали;

6)     чем все закончилось.

            Перескажите,  пожалуйста, 5 (или больше) таких происшествий.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

 

Протокол интервью с Мариной К., 26 лет

            Ну вот, у меня в школе, наверное в классе четвертом или пятом, я уже не помню, мальчик один очень нравился, я была очень-очень в него влюблена. Мы с ним лично знакомы не были, но… Он жил в доме моей бабушки, с родителями, и у них была собака. И у нас была собака. И наши собаки… ну, мы их случали, потом были щенки. Вот. И одного щенка мы им относили. И вот когда мы им отнесли, вот я его увидела один раз, потом еще увидела в школе, и влюбилась. Но он был старше меня на два года и как бы я такая была… невзрачная, ну, в принципе, так оно и было, – гадким утенком. Вот. Ему нравились девочки… ну, его возраста и… ну, то есть я видела на дискотеках когда там в школе, он меня никогда не приглашал, он с другими танцевал. Вот. И, в принципе, так у меня с ним… даже ни разу мы с ним не говорили и, наверное, на протяжении лет пятнадцати он мне нравился, где-то около этого. И так, в принципе, до сих пор мы с ним не общались, ни разу. Последний раз я его года три назад видела. Где-то так. То есть это было очень сильное чувство, я не знаю. Наверное это была не любовь, а что-то другое, но… не знаю, он мне очень нравился, вот, в снах снился. В снах всегда снился он мне или за стеклом каким-то… ну в общем в недосягаемости, недоступности. Вот. А я еще думала: вот вырасту, выйду за него замуж. Ну, это вот первое такое чувство было, наверное, сильное очень. Еще мама мне всегда говорила: ой, ты глупости говоришь, это все ерунда, вот познакомишься с ним и  разочаруешься. Ну, не знаю. В общем, до сих пор влюблена… Вот. Что еще? Ну, я не знаю. У меня таких вот сильных чувств было может три, вот, до этих пор. А остальное все было так… то есть я могла неделю встречаться, а потом мне человек надоедал, мне хотелось каких-то новых ощущений, новых знакомств.

            Потом я познакомилась с мужчиной, который старше меня был на двадцать лет. Почти на двадцать. Мы с ним были два года вместе. Это тоже было очень сильное чувство… опять таки, я сейчас уже поняла, что это была не любовь, а влюбленность… Но это тоже было очень сильное чувство. Ну, я всегда… я не знаю, если мы там с ним ругались, я очень сильно переживала, могла там не есть по несколько дней, ждала его всегда, то есть как-то так… Ну, потом меня стало это очень сильно тяготить, его ревность, и то, что у нас с ним были разные интересы… как-то… ну, не знаю. Сначала мне нравились наши отношения. Мне вот казалось: он меня старше, он может… должен меня многому научить. Но это оказалось – это не так. Как-то он меня всегда хотел переделать, подстроить под себя… Ну, не получилось у него этого. Ну и вот до сих пор он питает какие-то надежды меня вернуть. И уже вот года четыре прошло, как мы расстались, и на протяжении этих четырех лет он иногда звонит… Раньше чаще звонил, сейчас очень редко, только в праздники какие-то поздравляет… Сейчас он в Феодосии живет, все говорит: приезжай ко мне в Феодосию, трали-вали, поживешь у меня. Но, естественно, я не поеду никуда, потому что… все уже давно… так, просто… как… ну не то что он мне полностью, абсолютно безразличен и я забыла о нем… а так мне интересно, как там у него сложилась жизнь, как у него здоровье, у него со здоровьем были проблемы… ну так чисто такие вот чувства какие-то остались.

            И еще один момент в моей жизни: мальчик на два года меня младше… Мы с ним встречались два месяца. Получилось так, что мы с ним соседи, и жили в соседних подъездах. Никогда его не замечала и… то есть для меня он даже ни сексуального, никакого вообще интереса не представлял, просто сосед. И он так со мной здоровался и иногда там просил, ну, говорил: давай, я тебя подвезу. Но мне как-то абсолютно… нет, спасибо. Потом он стал как бы все чаще и чаще ко мне… какие-то… знаки внимания мне оказывает. То есть книгу какую-то там то даст, то на восьмое марта меня как-то поздравил. Мне это тоже все было абсолютно все равно, я говорила: боже, привязался, что мне теперь с ним делать. Вот. А потом как-то так я у него была дома, и он говорит: ну давай, может быть попробуем повстречаться? Я говорю: я, в принципе, общаюсь с несколькими мужчинами сейчас. Он говорит: ну, я тоже общаюсь, давай я своих, типа… с ними расстанусь, ты со своими. Ну, в общем так как-то, пошло-поехало, и… То есть я думала, что он такой вот еще инфантильный, а оказалось, что наоборот… то есть как-то… он довольно-таки мужественным оказался и… свободолюбивым, я бы так сказала, человеком. Я… как, ну… я, ну, допустим вот, меня удивляло то, что он может куда-нибудь пойти, а мне не сказать. То есть, допустим, меня с собой не взять, куда он там собирался с друзьями там, на дискотеку. Для него это было абсолютно нормально. Он говорил, что он очень свободолюбивый, любит свободу и не любит, когда его ограничивают в чем-то. И меня это… меня это как-то так задело, и я стала ревновать его, в общем, то есть как-то так… Видимо, посягнула на его свободу, ему это не понравилось и мы расстались. Потом он уехал в Киев. Звонил мне иногда. Вот. Меня это конечно очень сильно задело, когда мы с ним расстались у меня была такая депрессия, я… Это было лето, я выходила в город, где много было людей, то есть встречала знакомых каких-то, пыталась себя как-то… развеяться. Ну, в общем… как бы потом все это прошло и сейчас какая-то такая осталась… То есть я научилась, вот эти отношения… по крайней мере, если они с мужчинами, научили меня более скрывать свои чувства, быть более скрытной, и… как это сказать… свысока может быть на все смотреть. В общем так.

            Что еще? Ну, еще могу рассказать с тренером… Мой тренер, он меня младше на пять лет. Ну как, я не знаю, как-то так отношения завязались, на вечеринке на одной в общем я ему понравилась, и он мне понравился. Ну, так. Потом он меня пригласил в Киев, и я не знаю, я… я не осуждаю своих чувств, потому что я так чувствовала тогда, но я с ним вела вообще как стерва ужасная, то есть я… Доходила до того, что я говорила: стой здесь, не стой тут. То есть вообще дергала его по страшному, постоянно. Я не знаю почему. В общем, я не знаю. Как-то все меня раздражало, раздражало. Ну, потом мы приехали обратно, из Киева, и как-то отношения наши закончились на этом. По крайней мере, мне так кажется. Не знаю. Мне… мне кажется, что он… хотел бы, но боится. Потому что… Ну, я не думаю, что ему такие отношения нужны. И мне не нужны такие отношения. То есть я не думаю, что он чувствовал себя со мной мужчиной, именно сильным. И я не чувствовала его сильным мужчиной рядом с собой. Я не знаю. В общем, вот так.  Ну конечно, кому понравится, если тебя постоянно унижают, постоянно дергают, говорят: не делай это, не делай то, мне так не нравится, мне нравится так, пойдем туда, пойдем сюда. Это ужасно. Самое интересное – я не могла себя сдерживать. То есть… это я сейчас понимаю: боже, как он выдержал все это. Ну, не знаю, то есть я если чувствую, что мужчина в чем-то слабее меня, я начинаю его давить. А мне, по крайней мере таких, пока большинство встречалось, на моем пути жизненном. Притягиваю я их, что ли. Или я так себя веду, что они слабыми становятся…

            Интервьюер: А еще одну историю?…

            Респондент: А, вот еще могу рассказать. Мы с ним в тренажерном зале познакомилась. Женат. У него такой довольно-таки удачный брак, по его словам. Он сильный мужчина. Я его не смогла задавить, но и не смогла быть с ним вместе, потому что он женат. И… хотя вот что странно: вот он мне нравился, нравился, потом разонравился… Сейчас вот он… он даже как-то приходил ко мне домой, но… не знаю. Звонил: давай встретимся. Ну, мы встречались в принципе, занимались сексом, разговаривали перед этим и расходились, разъезжались. Меня эти отношения не устраивали. Меня тянуло к нему, потому что он сильный мужчина. Но с другой стороны я понимала, что мы все равно не будем вместе, потому что у него своя семья. Вот.

            И: В чем проявлялась его сила?

            Р: А я перед ним трепетала. Я не знаю, я… в чем проявлялась. Он вел себя так… очень даже… ну, как… свободно, и спокойно… ну, он был самим собой.

            И: А другие?

            Р: Другие? Они, сильные мужчины, при мне вели себя так же, как и с другими. То есть, ну, как обычно. То есть они не стеснялись, они не терялись. Они… они могли мне дать отпор. То есть могли ответить. Не молчали. А те, слабые… они терпели все, что я говорила, все мои капризы…

            Ну, не знаю. Больше не было таких, именно каких-то запоминающихся чувств. Все остальное такое мимолетное что-то.

            И: Расскажите про мимолетное.

            Р: А! Ашота забыла, господи, полгода встречались. Ну, он слабый был. И в принципе, с ним я стала встречаться только для того, чтобы как-то… ну, как раз с тем… рассталась, хотя уже много времени прошло, но все равно… Полгода, да, мы с ним встречались. Но он такой нюня был, он постоянно жаловался, что там… И жадный был. Нюня. Любил мне пожаловался что тяжело, что его там если в командировки посылали, он говорил: боже, как я поеду, холодно. Ну, такое что-то было. И я, мы с ним Новый год вместе отмечали, и я решила, что… ну, не знаю, я в приметы не верю, но так вот решила себе: как Новый год встретишь, так его и проведешь, и поняла, что не хочу проводить с ним еще один год. И на Новый год мы, я с ним поругалась и мы расстались, наутро. Ну, я ушла. Хотя вот он тоже сейчас мне звонит, поздравляет, с Днем влюбленных, с Восьмым марта поздравил.

            Еще Макс… Что-то, какое-то сексуальное такое чувство – и все. Чисто как сексуальный объект я его воспринимала: симпатичный, ну, приятные губы… не знаю. Но какие-то серьезные отношения я бы с ним не хотела иметь. Он, кстати, тоже постоянно жаловался на свою работу, что ему тяжело, что его все достали, тра-та-та. Вот, в общем-то…

            И: А сильные не жалуются?

            Р: Сильные – нет. Ну, они даже если и жалуются, то… Нет, не жалуются. Ну вот именно по крайней мере те, которые были у меня… Или я им жаловалась.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

 

Протокол интервью с Игорем О., 37 лет.

            Первая  любовь, как я ее понимаю, то есть как я определяю первую любовь… Первая любовь – это примерно лет 13… 14. Девочка с моего двора, конечно самая красивая. Самая-самая. Она была в моей школе председателем совета дружины. Вся такая яркая, активная, заметная, всегда лидирующая и прочее-прочее… И она приходила в наш двор к своей подружке. А поскольку я претендовал на лидерство среди мальчишек, то… как бы может быть и не поэтому, может никак не связано… в общем, понравилась. И я вспоминаю историю эту всю… Двор у нас был дружный и мальчишки хорошо дружили. И получилось, что я подрался с одним из лучших своих друзей, потому что на речке он запустил в нее лягушкой. Естественно я как бы не мог это стерпеть и такая, первая может быть, серьезная драка даже… В результате мы помирились потом… Но потом, значительно позже, через месяц может быть. Это воспоминание о первой любви.

            Вторая история, которую я воспринимаю как… любовную. Десятый класс. Девочка, которая мне нравилась… я был очень скромный, и скорее она меня задевала. То есть она это видела, я особо-то не скрывал. Но не переходило к каким-то прямым предложениям, действиям, так, обожание со стороны. Мечты. Она задевала как бы, это меня страшно смущало, как бы такое двойственное переживание: она мне нравилась и в то же время смущение было по поводу оценки… со стороны одноклассников, скорее всего. Я был скромным и настойчивым мальчиком, каких-то героических подвигов за мной не наблюдалось в ту пору, а мне казалось, что нужно быть каким-то особенным, хоть как-то себя в чем-то… ну, быть сильнее, выше, краше и все такое. Вот. И это было довольно… не то чтоб болезненное переживание, но такое… сейчас я его с улыбкой вспоминаю, но тогда это было довольно мучительное переживание несостоятельности. Она была очень яркой такой, одной из заводил в классе, и нравилась многим мальчишкам и я… ей тоже нравился чем-то, по-своему. Но я этого не понимал, то есть у меня были стереотипы каким должен быть мальчик, для того чтобы нравиться девушкам, тем более такого типа… Как бы это благополучно потом все продолжилось просто дружбой, то есть сидением за одной партой, гулянием, общением и всем, то есть как бы не реализовалось в конкретные отношения. Ну, тоже такое яркое воспоминание.

            Следующая история, как я сам для себя обозначаю, героическая. Потому что я городской парень, приезжаю в деревню, к дедушке. Естественно, что я как-то отличаюсь от всех остальных. Но меня там давно знают, я там чувствую себя нормально. Но просто уже такой возраст, когда вот уже я считаю себя взрослым. И в сельском саду, где собирается в принципе вся молодежь, единственное собственно развлечение с ночи до утра. Понравилась мне какая-то девушка. Я подхожу, знакомлюсь, она так легко идет на контакт, смотрим фильм там какой-то, потом танцы, потом я ее провожаю домой, и на следующий день меня предупреждают о том, что девушка как бы не свободна. Далеко не свободна. Не просто «не свободна», ну а кто-то из местных, скажем так, не авторитетов… как бы такого понятия не было… ну, предводителей команчей. Вот. И меня как бы свои же ребята по-хорошему предупреждают, что ты отвали просто, потому что девушка не свободна. Ну, адреналин конечно шумит в голове, естественно. Свой же собственный романтический героический образ… И эти встречи продолжаются, и на третий день меня предупреждают, непосредственно как бы этот человек говорит, что или ты как бы сейчас уходишь или не уходишь. Вот. Ну, и друзья мои, которые там были, сказали, что мы не можем за тебя вступиться, потому что по всем понятиям ты не прав, и если мы вступимся, ты уедешь – а мы останемся. Ну как-то все равно адреналин не покидает никак, я ее все равно провожаю, ну, естественно попадаю под раздачу. Причем я шел с другом, и нас вдвоем поймали и ему сказали: уходи! Я ему тоже сказал: уходи. Он еще попытался остаться, но его просто оттеснили в сторону, вот. Это была такая слабая попытка… в общем-то дракой это даже назвать нельзя. Попытка как бы меня побить. Не скажу, что я там очень удачно как-то в этом всем участвовал, но закончилось все практически ничем, то есть меня это не испугало. То есть ушел я слегка побитый, но довольный собой. Вот. Как я узнал, ну, попозже, морально может даже больше пострадала сама девушка, потому что там на нее наезд был потом. Ну, получилось так, что практически через несколько дней я уезжал, потом опять вернулся через две недели. Вот. И как бы история имела свое продолжение, то есть мне показалось что… ну в общем не так уж предыдущая драка меня уж напугала… Мне показалось что ничего такого особенного со мной сделать не могут, и я пошел, сам устроил разборки. Один на один, естественно, все как бы по правилам. Потом меня не по правилам поймали второй раз, это уже было более так конкретно, но у меня уже был собственный ореол: побитый, но гордый. Вот. То есть это меня уже как бы не впечатляло и эта история длилась с переменным успехом на протяжении всего лета, пока я не уехал. И… то есть я не знаю, что думала другая сторона, но я уехал с ореолом такого… ну, чуть ли не героя, страдающего за любовь, что ли. И в тогдашнем моем представлении битва такая за любовь. Хотя любовью это естественно не пахло, как бы девушка была как девушка, просто нравилась мне. Чувств там, собственно говоря, не было. Более сильные чувства вызывал сам процесс… вот этого всего. Скорее я был больше вовлечен в противостояние, чем в отношения, скажем так. Ореол, тот, который я сам себе создал, он мне нравился.

            Следующая история. Все тот же двор, большой и дружный, где с подросткового возраста, с раннего подросткового возраста мальчишки и девчонки все время дружили, все время вместе, вместе на речку, вместе еще куда-то, вместе в кино, вместе на танцы. Вот. И сложились такие полудружественные отношения, полусобственнические. То есть как бы чужих парней мы гоняли, от своих как бы девчонок. Со своими не встречались, потому что как бы интереса никакого. Вот. И когда они уже тоже как бы подросли, и у девочек возник интерес к парням, то завязалось несколько таких… это называлось «дружить»… несколько таких альянсов. И была девушка… скажем так, странноватая в понимании всей нашей компании. Не такая, в общем, как все. Может быть ничего такого особенного и не было, ну просто «не такая». Другое может быть воспитание, другое поведение. Где-то даже диковатая. Именно это меня и привлекло, что «не такая». Не то чтобы она была изгоем, просто как бы вот… не знаю даже как обозначить… немножко на периферии компании. Не в центре, по крайней мере, да. Вот. А я наоборот занимал как бы такую, если не совсем лидирующую позицию, то есть не всегда лидирующую позицию, то, по крайней мере, активную конкуренцию как бы одним моим другом. То есть мы очень хорошо дружили, и это не мешало нам конкурировать. И когда он начал встречаться с общепризнанной красавицей нашего двора, то как бы может быть в пику этому, может нет, я начал встречаться с этой девушкой, которая такая была… такая «не такая».

            Интервьюер: Сколько вам лет было?

            Респондент: Шестнадцать примерно. Или неполных шестнадцать. Вот. Это конечно всех удивляло, все спрашивали: как, почему и зачем. Я как бы загадочно улыбался, и мне нравилась сама вот эта атмосфера. Естественно все это было как бы недолго, где-то около месяца. И запомнилось тем, что… я и сам не знал, зачем это надо. Просто… что-то особенное, что-то не похожее на других. Тоже не скажу, чтобы были какие-то особенное чувство или отношения. Скорее всего, это была такая игра. Ну, как и у большинства вокруг. Пришло время, скажем так.

            И: А как девушка это воспринимала?

            Р: Девушка, в принципе, также скорее как… Ну, как интересное приключение.

            Следующая история. Бывшая одноклассница, с которой мы встречаемся через где-то… года полтора после окончания школы. Естественно как бы здравствуй, как дела, какие новости. А она была замужем за… одноклассником, с параллельного класса. Вот. И я узнаю, что она развелась, что он ее как бы оставил. Ну не помню по каким причинам, но все было подано как бы в таком красивом ореоле. Вот. И возникает… ну изначально, скорее всего, сочувствие, сопереживание, жалость. Сейчас уже трудно сказать. Вот. Есть какое-то чувство сопереживания. А поскольку хорошие отношения были еще в школе, вот, то как мог там успокаивал, утешал. Вот. То есть несколько раз встречались, говорили об этом. И просто начали встречаться… а я был в то время ничем и никем не занят. И где-то так… ну, чувствовал себя хорошо, скорее всего, исходя из той позиции, что вот какой я хороший, вот поддерживаю человека. Потом это где-то переросло в какое-то все-таки другое чувство. То есть было определенное чувство приятное, да. Потом это перешло в большую привязанность, в какую-то заботу. Это больше была забота. И эта забота мне нравилась самому, потому что… ну, в общем, хорошие переживания были. Приятные. И как бы собственное самомнение… как бы меня поднимало в ее глазах, поднимало в моих глазах. И мы очень легко находили общий язык, общий взгляд на многие вещи. И это может было первое такое… если не любовь. Нет, это не любовь была. Но такое вот… тренировка… репетиция. То есть когда я уже почувствовал определенную ответственность за другого человека, и у меня к ней были очень теплые чувства. Просто это так ни во что не переросло, как бы чувства не возникли. Но вот это были такие вот первые переживания именно заботы о ком-то.

            Это раньше произошедшее. Десятый класс и я пионервожатый в лагере. Естественно, что пионерлагерь это нечто такое пропитанное флюидами влюбленности, всех со всеми, потому что старшие отряды – это 7-8 классы и сами пионервожатые недалеко ушли. Гормоны там распирали уже во все стороны… И мне чем запомнилась эта история… одновременно нравились две девушки. Одна очень такая как бы яркая, красивая, веселая. У нее был самый лучший отряд, который как бы был поголовно в нее влюблен, в общем как бы заводила всех костров, песен, и прочее-прочее. И одновременно мне нравилась другая девушка… помню ее зовут Таня. Скромная, тихая, тоже красивая, но какой-то такой тихой красотой. И вот двойственное было чувство. Мне нравились одновременно обе, просто по-разному. И была попытка успевать везде, что естественно не получалось, потому что… до конца смены я так и не определился, кто мне нравится больше. Так  в конечном итоге ни с кем ничего не получилось. Вот. Потому что вот когда устраивалось что-то такое шумное веселое, как бы там прыганье через костер, купание, там походы и все такое, – это была Альбина, такая вся вот. А просто вечером посидеть там, посмотреть на звезды, послушать музыку и что-то более… душевное, скажем так, то это была Таня. Так ничем и не закончилось, но были переживания такие… мучительные, в тот момент. Может быть даже трагически-мучительные.

            И: Мучительные из-за разрыва между ними?

            Р: Да, из-за разрыва. Потому что я никак не мог определиться, кто мне нравится больше. Одна очень нравилась как бы  тем, к чему я собственно стремился все время, к лидерству. Потому что… шла постоянная борьба начиная со двора, с детского сада. Среди мальчишек естественная. Вот. И я всегда хотел удержать позицию лидерства. А другая вот была такая… душевная. И это мне тоже нравилось. То есть хотелось еще глубоких переживаний. Вот такая дилемма. Все.

            Следующий случай. Я был один. На первое мая я не пошел со своей компанией, а пошел в одиночку просто гулять, надеясь, что я кого-нибудь встречу. Это был просто поиск такой, хаотичный. Как это произойдет я понятия не имел, у меня было такое убеждение, что это произойдет. Собственно так и произошло. Мне понравились две подружки, одна больше, другая меньше. Я познакомился, куда-то их там повел, угостил чем-то. Вот. И начал за ними ухаживать. Опять же, без меня они меня поделили. Оказалось, что я понравился другой, изначально которая понравилась мне меньше. И  с ней же, собственно, я начал встречаться. И это были уже такие более длительные отношения, по продолжительности и, может быть, более чувственные. Потому что… по крайней мере с ее стороны я… я практически знал, что я ей очень нравлюсь… И тогда это воспринималось как любовь. Ну влюбленность, естественно. Вот. Но влюбленность такая сильная. Мне нравилось это, мне было приятно и все ребята… У нее была своя красота. Какая-то такая плавность движений, что-то такое особенное. И все друзья говорили: какая у тебя классная девчонка. То есть может они меня убедили в чем-то, ее влюбленность  такая сильная, и мне очень нравились эти отношения. Вот они были достаточно чувственными и чувствительными. Я уже за ней ухаживал, как… как за своей женщиной. То есть было уже какое-то чувство собствен­ности, принадлежности друг другу… То есть впервые наверно возникло такое… проскальзывало понятие «мы». То есть мы туда, мы сюда, мы это будем делать, это не будем. То есть когда друзья говорили: какие у тебя планы на выходные, я говорил: нам надо посоветоваться. Первые такие происки как бы не… позиции, не только с точки зрения только моей, а какой-то общей позиции. Это были приятные отношения. Вместе было легко, интересно. И если бы она не уехала учиться, то, может быть, они как бы продлились, а может быть перешли во что-то большее. Потому что на момент, когда она уезжала в другой город учиться, состояние влюбленности было уже и у меня, и у нее. Ну, а письма как бы, и телефонные звонки, и раз в месяц встречи тогда… не способствовали ничему. Вот такая история.

            Следующая история… с женой связана. Прихожу я как бы из армии… нет, первый раз я начал встречаться до армии, но это были так… просто «встречания». Ну, как обычно, просто встречались. То есть, конечно, когда я уходил в армию, были ожидания какие-то, что кто-то ждет, когда я приду из армии, будем встречаться дальше… Ну, это мы как-то попереписывались. Ну, переписывались. Естественно я писал о том, что я ее люблю, потому что влюбленность была. Тем более, что она жила далеко, куда-то ездила, и все такое… Далеко от армии, я имею в виду. Когда я пришел из армии, это было все еще отношения влюбленности. Ни о какой женитьбе вроде бы вопрос никогда не вставал. Но, тем не менее, когда я вернулся, у меня было уже другое ощущение. Взрослости, скорее всего, какой-то ответственности за свою жизнь… Я пошел работать, и у меня возникло ощущение собственной самостоятельности. То есть достаточно самостоятельным я был всегда, с детства, но тут какое-то особенное чувствовалось… И отношения перешли на другой уровень, при том что она была слабенькая, болезненная, ее родители ограничивали в чем-то, оберегали. Я этим же чувством проникся, бережное отношение появилось такое… Это было уже сильное чувство, которое я уже начал… То есть для меня это уже была любовь. То есть не просто хорошо вместе, интересно и весело, а это вот как бы та забота, ответственность. И когда я ее брал на себя какую-то часть ее обязанностей, что-то делал для другого человека и это было… не знаю, приятно может быть не то слово… Мне это хотелось делать. И буквально за несколько месяцев это чувство стало настолько сильным, что как бы день проведенный порознь был ощущением какой-то… если не пустоты, то чего-то не хватало. То есть была уже потребность друг в друге, очень сильная, причем взаимная. Хотя я думаю, что с моей стороны все-таки было более сильное чувство. И буквально прошло где-то полгода, и я подумал о том… может быть смешная причина, но мне надоело каждый день возвращаться домой после наших встреч, идти пешком, потому что транспорт уже не работал по часу. Вот. Ну и устали родители от… от вот этого всего. То есть практически как бы не было для нас выходных. Я сделал предложение, то есть предложил: давай, ты выйдешь за меня замуж. Она согласилась. Такой хэппи-энд.

            И: И вы уже женаты?…

            Р: Больше 15 лет. Да, где-то так.

            Дальше летоисчисление начинается как бы новый отсчет, от момента женитьбы… Где-то на 4 или 5 год, после того, как мы поженились, у меня на работе возникает первый роман. То есть до этого мне казалось, что все, как бы никто мне не нужен. То есть были друзья, были подруги. Продолжается у нас очень дружная, очень тесная компания, круг друзей, человек восемь, не разлей вода. Планы там строить чуть ли не совместный дом, в котором все будут жить, и все такое то есть я как бы не изолирован в плане общения ни с женщинами как бы, ни с друзьями как бы ни с кем. Все время какие-то вечеринки, гулянки. Но где-то на пятый год нашей совместной жизни – служебный роман. То есть на работе мне нравится девушка… Яркая. Я перехожу на новое место работы, и еще там как бы никого не знаю, но  знакомлюсь практически со всеми легко, быстро вхожу в коллектив, и она там самая заметная, самая яркая и, что самое главное, что ну как минимум десяток мужчин, которым она нравится, которые ее хотят, и которые в нее влюблены. Звезда, принцесса.  Но поскольку я об этом не знал изначально, познакомился с ней с одной из первых, потому что она тоже достаточно открытая, контактная и общительная… как бы заметила новенького, то есть подошла, поздоровалась, мы тут же разговорились, понравились друг другу. Ну и как-то очень быстро эта симпатия возникла, взаимная, и на уровне симпатии она может быть и осталась, ну как бы личных отношений, может быть более близких, более глубоких. Но когда я там проработал определенный период, то есть я почувствовал эту острую конкуренцию, и… то есть как-то не продолжать эти отношения, значит было отступить. Отступить, причем как бы отступить под давлением, прямого давления никакого не было, но это чувствовалось. Как бы пришел новенький какой-то, наглый и все такое. Может быть, это подогревало чувства. Какая-то романтика вот этого всего… Ну и та же конкуренция. Ну и вот этот роман длился почти год, ну и это уже были очень сильные чувства, настолько сильные, что возникла эта двойственность, когда я одновременно и любил свою жену, и понимал, что эту женщину я люблю все больше и больше. Влюблен, по крайней мере, но я называл это любовью. И когда отношения стали действительно как бы серьезными, у нас состоялась такой разговор по ее инициативе, о том, что нет смысла как бы продолжать эти отношения, потому что неизвестно, куда они заведут дальше. Потому что она была тоже замужем, у нее ребенок, и… то есть это стало уже настолько очевидным, что знало пол… ну по крайней мере вся молодежь предприятия почти об этом знала. Скрывать это уже было некуда, не настолько уж мы старались это все скрыть, что вроде бы ничего такого еще... Это был такой серьезный роман. У меня не было мысли… как бы не было серьезных мыслей по поводу того, что это разрушает мою семью, но вот двойственность уже возникла в отношениях. Естественно очень дискомфортно это было, потому что ну хронически не люблю ложь, из личных побуждений, то есть врать – это унижаться, оправдываться перед кем-то. Было это очень тяжело. Как бы мы встречались, общались и надо было придумывать почему я пришел позже с работы или еще что-нибудь. Чувствовал себя очень дискомфортно. И когда этому… когда это все прекратилось, с одной стороны была горечь потери, а с другой стороны облегчение, потому что исчезла эта двойственность, то есть как бы все определилось.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

 

Протокол интервью со Светланой Т., 22 года.

            Интервьюер: Могли бы вы сказать, что вы понимаете под словом «любовь»?

            Респондент: Те отношения, которые у меня складывались за все время когда я живу и общаюсь с мужчинами, оно … чего-то не хватало, то есть этого было недостаточно, чтобы назвать любовью. То есть было уважение – не было эмоциональных привязанностей. Для меня важно чтобы был одновременно эмоциональный компонент и рациональный. Потому что просто на эмоциях я не могу себя отпустить. Видимо я в этом плане слишком зажата, я не могу жить эмоциями. Я не могу себе позволить полностью отдаться каким-то влечениям.

            И: Все-таки то чувство, которое возникало при общении с противоположным полом, можно его описать?

            Р: Ну, мне будет проще начать с самого начала, ну, как я вообще мужское внимание начала воспринимать. Ну, это было еще в детском саду, в младшей группе. Мне было где-то до пяти лет. Для меня тогда слова «любовь» вообще не существовало, у меня были свои детские интересы. И один просто мальчик ходил по всей группе и просто рассказывал всем, как он меня любит. Не знаю откуда он это взял, но вот так вот все получилось. Что я говорила или делала… Я начала дергаться, для меня это было неожиданностью… какое-то потрясение. Я переживала. Старалась наоборот от него подальше, дистанцию держать. То есть меня это напугало. Это был страх. Я не могу объяснить отчего этот был страх… Да по всей жизни, когда я понимаю, что человек слишком мной заинтересован, что готов быть очень близок со мной, моя первая реакция – это оттолкнуть его. А потом все будет зависеть от этого мужчины… Если он будет способен сделать так, чтобы мой страх как-то… ну, аккуратно обойти, – я буду с ним. Если он не сможет этого сделать, то я просто с ним расстанусь. Чем все это закончилось? Да ничем не закончилась… Закончилась тем, что он меня поцеловал, а потом я его как бы… ну как, это был детский этот, ну… тихий час. И когда все улеглись, он просто подошел, чмокнул в щеку. Я, естественно, перепугалась и, естественно, от него подальше… Потом он еще пытался какое-то время ну, поближе быть ко мне. Я естественно его отталкивала. Так все это и закончилось.

            Еще один случай. Это был второй класс… тот же самый сценарий! Я вообще этого мальчика не воспринимала, как… как мужчину. Мне мог кто-то нравиться, а он… ну, есть и есть. Какое-то время он сидел со мной рядом за партой, вообще его никак не воспринимала. И мы шли домой втроем: я, одна наша одноклассница и он. И получилось так, что нам с ним вдвоем в одну сторону, а ей в другую. Она переходит дорогу, я поворачиваюсь, машу ей рукой и в этот момент он ловит момент и тоже как бы чмокает меня в щеку и все такое. Вот. Я поворачиваюсь – вот то, та же самая реакция, тот же самый страх. Я тоже начала там нести всякую чушь, что если я расскажу… Я фактически его шантажировала тем, что вот если ты еще раз сделаешь так, то я тебе сделаю так, что тебе будет еще хуже. То есть вот этот страх, он не давал мне приблизиться вообще, как бы разрешить, разрешить любить. А сама я… у меня не было таких желаний где-то к кому-то приблизиться. Если кто-то пытался, я не давала этого делать. Вот. Он там попытался что-то предлагать, может быть поиграть… Но я его напугала всякими такими вещами, что я и в классе расскажу… Ну как бы на это все закончилось.

            Потом… потом мне вот еще вспомнился эпизод из школы… Я не помню как это происходило, я тоже не воспринимала этого мальчика, я и сейчас его с трудом вспоминаю. Ничего такого не было, он ничего не говорил никогда, не намекал. Просто на восьмое марта он мне стихи какие-то написал. Он не настаивал и у меня вообще… то есть, ну как бы, когда нет чувства – не возникает страха, не возникает желания оттолкнуть. Ну, написал и написал, ну, подарил и подарил, ну, проехали. Вот.

            Потом, когда я переехала, это было в седьмом классе. Тоже мальчик, он учился с нами в одном классе, и я была новенькой, естественно все пацаны обращали на меня внимание. Мы с ним сидели какое-то время за одной партой, а потом он придумал мне кличку типа «Крольчиха», потому что у меня… ну, зубы такие. Потом как-то так получилось, я не знаю, кто был инициатором этого всего… но я хорошо помню этот момент переписки. Знаете, эти записки на уроках… Такой вот «записочный роман» был. Я нормально на него реагировала, потому что он не сильно напирал. Ну как бы он записку, я записку… Совершенно тупые какие-то вещи. Чем все закончилось? Я хорошо помню этот момент, меня это дико обидело – когда… я не помню, что-то я ему сказала такое и он говорит… как раз было перед праздником 23 февраля… он мне говорит типа: если ты мне не подаришь подарок, то я тебе типа не что-то там такое… не сделаю. И я дико обиделась и на этом наши отношения закончились.

            Потом я перешла в десятый класс, в лицее. В лицее был мальчик, с которым… как объяснить? На уровне все таком… Я понимала, что он мне симпатичен, я знала, четко знала – то есть интуитивно чувствовала, – что я ему симпатична. Все было на уровне переглядов, детских каких-то вещей… Чисто там фраза такая… пофлиртовать там немножко – ну и все. Нас попытались только когда вот… Одна девочка заметила, что я ему очень нравлюсь, – из девятого класса. И они стояли наверху, а там была лестница такая и на втором этаже они стояли возле перил, девочка из девятого класса и он. И просто поднималась, просто подошла к ним, начала общаться… а она говорит: что ты, типа, с ним делаешь там… ну, вот в таком плане… посмотри как он реагирует и все такое… Вот. И она что-то там такое сделала… Я тоже начала, сразу… как только я понимаю, что это очень явно происходит, я начинаю отталкивать мужчину. Вот. Ну как бы я понимала, что он мне нравится, но в то же время был какой-то страх, из-за которого я его отталкивала. Я по­нимала, что если стоит мне сделать хоть один шаг, он был бы со мной.

            Что там еще? В одиннадцатом классе… Это была эпопея вообще… Я перешла в новую, другую школу. Выпускной класс, все уже достаточно взрослые люди. И новенькая в последнем, выпускном классе, это… все внимание, все внимание мне было, естественно. Плюс еще когда я зашла, я выглядела… я была в таком красном костюме, я хорошо выглядела и все сидели на меня пялились… Там было по-моему пять мальчиков, ну и в результате трое из них за мной начали ухаживать. Естественно все девчонки там не очень хорошо себя чувствовали, я это тоже ощущала. Никто это напрямую не говорил, что, типа, конкурентка несчастная… Вот так это все и происходило. Они там за мной табунами бегали. Кто-то мне писал… один мальчик мне писал постоянно переводы по английскому. Второй там постоянно за мной ходил, предлагал то ли куда-то сходить то ли что-то такое. Третий просто, вот, у него был такой характер ветреный, он делал из себя такого ловеласа: он там то с той поцелуется, то с той поцелуется,  а я тут типа мимоходом. Ну, в общем, такие вот отношения…с ним ничего серьезного не было, я их вообще потому что так не воспринимала. Мне было плевать, честно говоря.

            Потом… сложно вспомнить… Потом я помню, что работала в магазине. Очень много поклонников было, я не знаю просто почему, но очень много было. То есть я просто могла выйти там на перерыв и принести кучу визиток всяких… Как-то я постоянно ощущала мужское внимание, постоянно. И я постоянно их отшивала, даже если мне кто-то был симпатичен.

            Что там еще было? А, ну вот, все что вспоминается – это роман с Виктором, естественно. Это случилось два с половиной года назад.

            И: Сколько вам лет было на тот момент?

            Р: Двадцать. Да. Вот. Что говорил и что делал этот человек? Ну, изначально я тоже никак… то есть как на мужчину на него не реагировала, а потом как получилось… Он директор фирмы, в которой мы заказали делать ремонт. Ну, естественно он приходил, по техническим вопросам… с мамой он разговаривал. И вот в очередной такой разговор, после того как он выходит из дома, она мне говорит: у него просто там чуть ли не слюни капают… ну и все такое. Я поняла, что – да. Потом, в следующий визит я поняла, что что-то происходит с мужиком. Вот. Ну вот здесь, кстати, я не начала… у меня не было страха. Не знаю, то ли это он так себя так вел, то ли я так себя чувствовала на тот момент, но я… как объяснить… когда я поняла, что я ему интересна, я начала флиртовать. Наглым образом я кокетничала, делала все, что мне хотелось, капризничала и все такое… После того как закончился ремонт мы как бы разъехались. Он ничего не предложил и я ничего тоже… Ну, ушел и ушел. Потом мы случайно встретились в городе. Он меня позвал, ой привет и все такое… Говорит: тебе куда? Ну, я говорю: мне туда. А он: а мне сюда. Ну, прощай. Потом он поворачивается уходить, потом возвращается, догоняет меня и говорит: я с тобой. Я говорю: ты же собирался в другую сторону, что ты со мной-то пойдешь… Он мне говорит: ну, ты мне понравилась. В общем так это все и началось. У нас с ним были достаточно прикольные отношения… Ну это-то любовью не назовешь. Потому что я четко начала понимать, что эти отношения я воспринимала… как отца. Если учитывать особенно то, что его зовут как моего отца, у него возраст как у моего отца, и у него…

            И: Сколько ему лет?

            Р: 42. Вот. И он выглядел как мой отец: то есть он высокий, темный, темные глаза. Мы до сих пор общаемся, мы с ним как друзья. Встретиться, пойти, посидеть. Вот ему я доверяю полностью. То есть я его на роль отца приговорила в этом плане и… я ему говорю такие вещи, допустим, которые никому другому не скажу. Не знаю, почему. Это пожалуй, единственные отношения, где я себя комфортно чувствую…

        

Мой e-mail

Главная страница